Фейри с Арбата. Гамбит

Часть 2. Глава 1. Лиля

Назавтра позвонил Михаил, долго расспрашивал о самочувствии и настроении, и даже ответил на вопрос о кодексе. Очень пространно и так подробно, что Лиля постеснялась сказать, что так ничего и не поняла. С ее точки зрения, внести изменения в готовую игру можно было только патчем, а как можно успеть создать патч за день, а то и несколько часов? Но, выходит, можно. Наверное, какое-то могучее колдовство, подумала она, вешая трубку, и вспомнила, какие у Эри делались несчастные глаза, когда они с Кираном, — то есть здесь его наверняка звали Кириллом, — говорили на своем современном языке…

От воспоминаний снова было больно, и сладко, и не верилось — что вот так глупо все закончилось, что больше никак и никогда. Особенно не верилось во сне. По ночам Эри был живой, а не нарисованный, снова целовал ее, и чинил крышу в той ужасной землянке, и резал для супа плохо ощипанную тощую утку. По утрам — тоже был Эри. И по вечерам. И даже днем, когда совсем не хотелось спать, она что-то делала по хозяйству, с кем-то говорила по телефону и ждала вечера. Снов. Она убеждала себя, что это не психоз, что она просто устала и организму надо восстановиться, и ложилась в холодную кровать — к нему.

За календарем она не следила. Когда как-то днем явилась Настасья, безжалостно разбудив звонком в дверь, и спросила, готова ли подружка ехать на Арбат, Лиля страшно удивилась.

— А что… разве сегодня суббота?

Настасья оглядела ее, горестно вздохнула и сказала:

— Совсем, старушка, плоха стала.

Лиля только пожала плечами. Показалось странным, что Настасья ограничилась столь невинным ответом, но думать об этом не хотелось. И спрашивать Настасью, зачем она лезет в холодильник, он же все равно пустой, тоже не хотелось.

— Ты сегодня ела, несчастье мое? — спросила подруга, захлопнув дверцу.

— Не помню… наверное, нет. Я же спала.

Покачав головой, Настасья принялась за обыск. Пооткрывала все кухонные полки и шкафчики, выбросила из хлебницы половину плесневелого батона, а с полки достала упаковку овсяных галет и остатки засахаренного варенья. Кажется, вишневого.

— Чайник поставь, что ли, — велела Лиле.

— Ага… чайник...

Лиля тоже пошуршала по полочкам и обнаружила, что чай остался только зеленый. Но какая разница? Лишь бы горячий.

Потом Настасья пила чай и, подперев щеку кулаком, смотрела, как Лиля хрустит хлебцами и приканчивает варенье. Неожиданно вкусное.

— Ладно, сойдет, — вздохнула Настасья, когда варенье закончилось. — Вернемся, купим еды, и ты мне все расскажешь про эту вашу игру.

— Тебе же завтра… — попробовала возразить Лиля.

— Воскресенье завтра, — снова вздохнула Настасья. — Пошли, что ли. Флейту не забудь, несчастье.

На Арбате было шумно. И людно. Наверное, Лиля не смотрела по сторонам, и даже не слишком прислушивалась, что вокруг происходит. Вполне достаточно видеть и слышать Сеньку с Настасьей.

Они сыграли, наверное, десяток песен, когда Настасья почему-то умолкла, Сенька брякнул по струнам не в лад, а Тыква, не сбиваясь с ритма, два раза ударил по бонгу, а третий — по Сенькиной голове, чтобы не лажал.

— Лиля? — голос был, кажется, знакомый. А окликнувший ее бородатый мужик — нет. То есть кажется, Лиля его уже где-то видела, но где — не помнила. Какая разница?

Зато Настасья, похоже, помнила. Глянула в футляр, сделала круглые глаза, потом на Лилю. Чего-то от нее ждала, наверное. И мужик чего-то ждал. Лиля кивнула ему и сказала "здрасьте". А Настасья улыбнулась ему, как Мерилин Монро, и спросила:

— Орхидеи кончились?

Мужик засмеялся, поцеловал Настасье ручку и сказанул что-то почти не пошлое о красоте и таланте, которые затмят и посрамят. Лиля не слушала. Она маялась тоской по тихой квартире и мирному сну — а все это, кажется, накрывалось медным тазом. Или "Никоном". Точно, она вспомнила, где его видела — по фотоаппарату и вспомнила. Мороженое, счастье, ожидание скорой встречи с Эри...

Вот сейчас Настасья наобщается, и вспомнит, что им работать надо, а потом — домой, к любимому диванчику. При чем здесь вообще какой-то мужик, честное слово.