Философия одиночества

Философия одиночества

Станислав Малозёмов

«Философия одиночества»

Идеального одиночества не бывает. Идеальное - оно ведь страшное. Оно по жуткости обгоняет голливудские страшилки с бензопилой и как бы обкуренными зомби. Ужас полноценного одиночества в том, что куда ни плюнь – ни в кого не попадаешь. Нет никого.

Мух нет!!! Повторю для убедительности тем, кто не полностью осознал ужас: НЕТ МУХ!!! Цеце, помойных, зелёных, толстых как вертолет и дрозофил нет. Никаких вообще. Ты есть, а мух нет! Кому рассказать - не поверят ведь. Но рассказывать некому. Нет никого. Одиночество только. Простых бомжей - как унесенных ветром – нет даже в самых раздолбанных подвалах. Не говоря о заколдованных в камень дикторах ТВ, бесноватых телеведущих и птицах голубях, которые обычно и сами всюду, и в тебя сверху попадут всюду и всегда. Отсутствует всё перечисленное. Ты сам один ходишь по любому запрещенному пространству и руки тебе не вяжут, в обезьянник не несут. Можешь лезть туда, где табличка с траурной каймой « НЕ ВЛЕЗАЙ - УБЬЕТ». Потому, что не убьет. Включать то, что должно умертвить гарантированно наповал - некому. Нет никого нигде.

При полновесном одиночестве нет даже твоего отражения в зеркале, в магазинах нет мерчендайзеров и, самый кошмарный кошмар – кассиров и оловянных солдатиков-охранников нет. Бери сколько войдет запазуху и подмышки, и неси. Но куда? Нигде никого нет и дать кому-нибудь что-нибудь понюхать из взятого даром – не дашь ничего. Некому! Вот оно, хрестоматийное одиночество!!

Но это ещё можно пережить, хотя будешь попутно болеть оспой, чумой и холерой, которые хоть и не так страшны, как одиночество, но зато безопасны. Потому как никого нет кругом и заразить хочется хоть одного, но некого, да и как их лечить - всё равно никто не помнил бы, если бы вообще был. Но нет никого.

Пережить невозможно то, что некому дать в морду. Одинокий бродишь ты по закоулкам, чтобы встретить поперек дороги негодяя, который прикажет нагло:- Эй, ты, доходяга, закурить дай! И ты вместо закурить, потому, что бросил, даёшь ему быстро в морду, чтобы он не успел дать тебе раньше. Но нет никого в закоулках. Полицейские под заборами не сторожат преступников. Потому, что никого нет. Преступников тоже унесло ветром перемен и одиночества. И полицейским нефиг торчать в подворотнях, хотя бы потому, что их самих тоже нет.

Пережить невозможно и отсутствие женщин. Любых. Уборщиц, бизнес-леди, сиделок у платных туалетов, злобных медсестер со шприцами наперевес, тёток, продающих на базаре пончики в огромных полиэтиленовых пакетах, юных дурёх, изуродованных татуированными бабочками, змейками и китайским иероглифами, которые они не смогли выколоть только на зрачках глаз, воспитательниц маленьких мерзавцев, чьих-то несуществующих маленьких злодеев, которых не произвели на свет те, кто должен был произвести, но не смог, потому что его нет. И женщины нет. Можно, конечно, порыться, поискать в капусте, но кому это надо? Тем более, что - где? И кто рыться будет? Нигде никого!! Одинокий ты идешь в дамскую святую-святых – в солярий, потом в тайскую массажную, в контору по выращиванию когтей, ресниц, грудей и сбриванию не с головы волос. Но ужас: пусто и там. И мух тоже нет!! Нет мух - нет жизни! Потому как одиночество, да без мух и женщин – это совсем уж и не жизнь.

А куда деваться? Где быть не одиноким?

И тут тебя озаряет внутренняя заря! Осеняет тебя скрытое временно в глубине головы спасение! Есть же пока не идеальное, можно даже сказать банальное и тривиальное, совсем не страшное одиночество. Оно не настоящее, оно придуманное, чтобы только напоказ страдать понарошку в жизни прекрасной и удивительной, где кругом сплошной восторг, веселье, гульба с балалайками да гармошками, девчонки с айфонами, юноши в прыщах, но на папиных «тойотах» и с «парламентом» в еще молочных зубах. Где всюду, куда ни плюнь, мухи на выбор. зеленые, серые, полосатые, даже тараканов тьма - хоть продавай, причем в любом месте, достойном жизнедеятельности граждан. А страдать – лицедействовать притворно прямо-таки надо. Иначе будешь недооценен приличным обществом, которое видит в страданиях от одиночества всё самое человечное в самом человеке. И душу трепетную чуют, и аристократизм, и даже каким-то образом видят в тебе интеллигентность и внутренний надрыв, что возвышает и приносит социальную пользу.

И ты тогда идешь куда? Правильно идешь. Домой. К жене. Ей тоже одиноко, бедняге. Вот пьёте вы на кухне вечером какао с печеньем, отгоняя от стаканов зеленых мух и заедая какао сыром «пошехонский», и хорошо вам, потому, что ждете - кто первым застрадает одиночеством. Минут через десять после окончания сыра и печенек она тихо говорит, глядя в пустой стакан как в могилу: - «Боже, как мне одиноко!». И, нервно заламывая ручки с крошками печенек на пальцах, усилием мощной воли выдавливает из одного глаза сразу две слезы, что не любой сумеет. «Боже, как одиноко мне в этом мире!!»

Вот в этом месте ты гладишь её по спине, по шерстяной кофте, и утешаешь:

- Ну, успокойся, дорогая. Ты же веришь в бога, раз уж с ним разговариваешь?

Он тебя тоже любит. И он всегда с тобой!

- Всегда со мной, - эхом повторяет она, отрывая взгляд от дна стакана.

- Значит ты уже не одна и не одинока!

- Не одинока, - повторяет она монотонно, как сомнамбула.

- Ну, вот и славненько, – говоришь ты и глядишь за окно. А там, конечно – пустота. Ни машин, ни шагов, ни тёток с пончиками, ни девчонок с кольцом в пупке. Никого. И мух не видно. Нет мух! Никаких. Ни цеце, ни толстых зеленых. Как положено в идеальном одиночестве.

И ты идешь к зеркалу, чтобы убедиться, что и в зеркале – тоже никого…