Мартовское утро выдалось сумрачным и сырым. Город на Майне глядел в окна чужого номера хмуро, хотя и не осуждающе — Франкфурт не любит просыпаться, но всегда делает это рано из-за работы. Здесь, недалеко от вокзала и веселых кварталов жизнь, кажется, не прекращалась вообще — лёгкая и беспокойная дрёма с четырёх до шести, времени открытия первых кафе, не в счет. Промозглый ветер залетал в незакрытую с ночи форточку, морозил открытые ноги, создавая неприятный контраст с тёплыми с ночи телами, тактично намекал, что стоит уйти. Как минимум — из этого номера в свой, несколькими станциями у-банн ниже, как максимум — из чужой случайной жизни.
Уйти хотелось с помпой, драмой и непременно с Thanks for the memories наискось по чужому зеркалу, но победили то ли воспитание, то ли лень, а то ли отсутствие любимой алой помады в маленькой сумочке. Бывает такое, что случается один из самых маловероятных вариантов, хотя не то чтобы нежеланный.
Утро отчетливо пахло крепким чёрным кофе, вчерашними сексом и сигаретами, родной почти речной сыростью и пустотой. Похмелья не было и в помине — впрочем, как и всегда — зато впервые за два года хотелось курить чуть ли не до поджимающихся пальцев на ногах. Благо, демотивировала бездомная, прямо перед носом «стрельнувшая» прикурить у какого-то задроченного жизнью немца.
Самым забавным в утре была именно эта его пустота и обыденность — даже не от того, что шароёбиться по чужим согретым постелям входит в привычку, хотя мама бы явно не похвалила, а от собственно пустоты и впадения в эдакую пустотную рекурсию. Пальцы бессознательно выводили на чистой столешнице невидимые фракталы.
Франкфурт тем временем захлёбывался мазутным горьким кофе, давился веганскими сэндвичами и задыхался крепкими утренними сигаретами, потому что пустота должна быть заполнена хоть чем-нибудь. Франкфурт равнодушно скользил глазами по фото, снятым на новую модель айфона, бездомным, чужим лицам и выбоинам на асфальте, потому что ему правда было всё равно — он был слишком стар и опытен, чтобы волноваться о конкретной маленькой девочке.
Франкфурт уравнивал, засасывал, переваривал, тянул на дно, в родную илистую почву, – сливался с личностью, выпивал её до дна и замещал собой. Франкфурт становился каждым этим утром, а каждый становился Франкфуртом.