Футболист для тромбониста

...

Раннее утро понедельника. В вестибюле метро играли бас-тромбонист и какой-то негодяй на тубе, веселя и развлекая проходящий мимо люд. Утро было осеннее, а потому особо серое с всепроникающим дождём и пронизывающим ветром. Ещё со вчерашнего вечера хотелось домой к батарее, одеялу, коту и противоположному полу. Вчера был праздник большой, шумный и, говорят где-то там, важный. Кто придумал, зачем отмечаем - до точно не ведомо, а официальная трактовка не убедительная. Но отметка в календаре присутствует, повод налицо, телевизор зазывает, обязывая всех к всеобщему ликованию, стало быть по славянской традиции - как в последний бой! По той же традиции умереть хотелось ещё вчера, но: и работа стоит в ожидании зомби, и будильник орёт до восхода солнца, и чувство долга вперемешку с чувством жажды. Всё это каким-то странным образом выталкивало народ из тёплых берлог в расстреливающую ещё у парадной ненастную погоду. Всё плыло перед глазами, словно дворники на глазах не справлялись с дождевым потоком и ручьи размывали образы за стеклом, мешая правильно двигаться и сосредотачиваться на объектах. Шли по улицам и люди не умеющие праздновать по общепринятым народным правилам, но они выглядели ещё печальней, потому что их дворники справлялись и картинка за стеклом была чёткой, гадкой и зазывающей сесть прямо здесь в лужу и громко расплакаться. Спасенье виднелось во входе в метро, где всегда весна и поезд в бесконечность, как песенка "Graveyard train". Все торопились: кто по приборам, кто по привычке, кто по необходимости. Подходили все варианты. Но…

Надо было так сложиться звёздным картам, чтобы именно в этот день двум "артистам от Бога" захотелось вдруг поправить своё благосостояние и всеобщее здоровье мотивами рваной музыки в столь необычном дуэте. Они расположились здесь ещё к половине седьмого, поставили перед собой плетёную корзину - огромную, как-будто для сбора подснежников в новогоднюю ночь и, для разогрева пальцев и губ, начали играть "Эстампы" для фортепиано Дебюсси, переложенные на бас-духовые. Может это было что-то иное, но у людей знакомых сколь-нибудь с музыкой вообще, складывалось именно такое мнение. Первым случайным слушателям даже повезло, как повезло бы авангарду стаи дирижаблей, попавших под метеоритный дождь - они не ощутили основного удара стихии. 

Ближе к семи, когда в корзине лежал жетон и недоеденный пирожок, в ход пошли произведения Вагнера и Стравинского до знакомства с Коко. Дуэт отдувался за весь "большой симфонический", то есть партии других инструментов просто не брались во внимание, а использовалась исключительно своя часть партитуры, что создавало иллюзию ада, притаившегося под буквой "М". Музыкантам нравилось. Они даже пытались пританцовывать в такт отсутствия такта и возня эта была похожа на купание носорогов. 

Люди, влетающие и вплывающие в вестибюль станции, ловили себя на мысли, что это кара небесная, но одни считали - за "не пил", другие - за "пил, зараза". Однако вывод был один на всех, как баннер на входе. Звуки били по голове словно паровой кузнечный пресс времён индустриализации. Кто-то шарахался назад с непогоду, но дождь хихикал и мокрыми пощёчинами отправлял их назад в концертный зал преисподней. Всем хотелось криминала, но чужими руками, так как свои либо дрожали, либо накрашены и не могут быть применены не по назначению. Минуты, отведённые тёмными силами на преодоление этих метров музыкального экскурса, казались вечностью и превращали без того гадкое утро в Вальпургиеву ночь. Артисты сосредоточенно хмурили глаза и улыбались мимо мундштуков, призывая угрюмый народ остановиться и немножко потанцевать. Не танцевалось… Хотелось народного мстителя, но он не шёл! А музыканты всё изощрённей радовали публику; публика же, намереваясь проскочить ужас поскорей, создала затор невольных слушателей, сжимающих кулаки до белых пятен.

Ровно в 8.00 по местному времени в вестибюль зашёл молодой человек фраерской наружности. Он уже успел отвыкнуть от всех неудобств и сюрпризов метрополитена, гипотетически научившись играть в футбол и был просто ошарашен прилетевшим из дальнего угла в лицо "ре-мажор", который искривил время, пространство, лицо и сознание одновременно. Парень резко остановился, развернулся на месте на 90° и направился к музыкальным старателям.

- Сейчас кривоногий нам отвалит! - просвистел напарнику тромбонист.

Он ещё на входе заметил знакомые черты напыщенного фазана - это был игрок городского футбольного клуба, Уго Пляц, в свидетельстве о рождении записанный как Игорь, но для понту ставший однажды Уго. И ноги у него стали кривыми не потому что лошадь была с толстыми боками, а потому что тромбонист был футбольным фанатом и знал, что этот форвард перекалечил всех фоторепортёров за воротами, ни разу не попав в чужие ворота в этом сезоне. Но футбол дивная игра, в которой деньги платят даже кривоногим из подтанцовки драмкружка, а стало быть они вполне могут делиться незаслуженно заработанными с музыкальными гениями метрополитенов. Так думал тромбонист.

Молодой человек же, видя цель, начал пробираться сквозь поток. Подходя к дуэту на расстояние удара пенальти, он просеменил, делая наклон вперёд и влево, размахнулся и врезал пыром по корзинке. Всё срослось, как в сказке: жетон влетел в раструб тромбона, полпирожок в тубу. И не был бы Уго Пляцем, если бы корзинка не пролетела мимо, а вернее между музыкантами и не разнесла вдребезги хрустальный светильник на стене вестибюля. Стало тихо, людской поток остановился и даже замер. Горе-футболист в этой тишине поднял руки вверх, как после решающего удара чемпионата мира, в ожидании оваций. Народ тут же взорвался всеобщим ликованием, в творческий дуэт полетели брань и завтраки. Но это длилось секунды. Из стеклянной будки наполовину вывалилась контролёр размером в две будки и включила рото-гортанную сирену: "Банди-и-ит!". Это на миг выключило звук толпы, чем воспользовался тромбонист: