Душный воздух начинал осторожно веять прохладой, пасмурное небо – незаметно темнеть.
В томительно-пологом подъёме тянулся пористый чёрный асфальт улицы. Рядом теснились пустые припаркованные машины, уставившись на рыжий кирпич брежневки.
Брежневка была самая обыкновенная. Одно пыльное окно двоилось, троилось и создавало ещё сотню таких же пыльных окон, сонмом заспанных глазок глядевших из старого дома; и дом тоже двоился, троился и маленьким параллелепипедом стоял среди ещё сотни таких же симметричных прямоугольных параллелепипедов. И от этого бесконечного подобия и равенства рябило в глазах.
Из тускневших дворов на улицу свернули двое. За толстым, бойко и широко шагавшим стариком семенил следом худенький смуглый мальчишка лет пяти. В белой мясистой руке старика болтался какой-то пакет.
- Максимка, - звонким тенором окликнул мальчика дед, взглянув на часы, - сейчас ровно девять. Мама нас лишь на полчаса отпустила. Слышишь?
- Хорошо, дедушка, - ответил Максим, отрешённо глядя под ноги.
Ещё пару молчаливых минут прошли они по безлюдной вечерней улице и остановились у гнутых решёток и влажной чёрной резины баскетбольно-футбольной коробки. Коробка была пуста.
Синие глаза деда задорно пробежались по полю, мясистая рука нырнула в пакет, достала новый детский футбольный мяч и подкинула внуку.
Максим со всей силы по нему вдарил, но промахнулся и попал по краю, отчего мяч юлой покатился вбок.
- Давай я на ворота первый! – тотчас крикнул мальчик, обернув своё острое лицо к деду.
- А давай! – весело прозвенел тот в ответ и пустился в приземистую погоню за мячом.
Медленными и грузными казались движения старика. Но стоило присмотреться к ним чуть внимательнее, и напротив, в их тяжести и слабости начинала видеться какая-то будто скрытая лёгкость и сила. Закрепощённо качались большие руки, ноги не отрывались от покрытия, но в этом чудилась особенная резвость, сокрытая, но не угасшая, ярко ещё светившая из синих глаз старика и, казалось, в любой миг готовая разразиться из его тела.
Пока дед трусцой гнался за мячом, Максим мелкой прытью вбежал в ворота и стал тянуться к верхней штанге, чтобы на ней повиснуть.
- А ну-ка! – окликнул его залихватский тенор, - Бью первый пенальти!
Мяч навесом взмыл вверх и врезался в решётку высоко над воротами, пустив по ней дребезжащий гул. Максим не двинулся с места.
- Ну, у меня есть ещё десять минут, - усмехнулся дед. С прежним азартом он пробил ещё пенальти, и мяч ударился слева от ворот.
Промахи только раззадоривали старика. Он торопливым шагом погнался за мячом и вновь запустил его в ворота. Тот прилетел Максиму в ноги, и мальчик выбил его на другую половину поля.
Дед весело тряхнул головой и, подбежав к мячу, безуспешно, но неожиданно, в дерзком кураже перевёл затихавшее качение в новую скосившуюся атаку.
Гул решёток силился стихнуть, но не стихал.
Скука Максима сменялась досадой. Пойманные мячи он кидал деду, крича: «Бей ещё, ещё!».
Прошло уже больше пяти минут.
Синеглазый дедушка вёл какую-то свою, весёлую и неповоротливую игру, не замечая этой своей неповоротливости и неловкости. «Опа», - задорно и просто приговаривал он перед ударом и громко хвалил внука, когда в него прилетал мяч.
Любовь старика к футболу была велика, чего нельзя было сказать о его навыках. Но промахи лишь раззадоривали и не мешали ему получать от игры какое-то своё, особенное удовольствие.
Растерянное самолюбие, граничащее с ужасом, изобразилась на остром лице мальчика, когда мяч прокатился в ворота мимо поздно отставляемой в их защиту ноги.
- Ка-а-ак?! – с отчаянием закричал Максим.
Дед засмеялся.
- Теперь можно меняться, - раздался его радостный голос.
С усиливавшейся детской обидой на то, что один мяч он всё-таки пропустил, мальчик вышел к стёртому белому кружку реванша.
Дед тем временем сутулясь встал в воротах и расправил руки в стороны. Бессменно простая улыбка по-прежнему сияла на его большом круглом лице.
Игра продолжалась.
Максим прищурился и ударил по мячу. Мяч, шлёпнувшись, отскочил от крепкой широкой ладони. Ребяческая ярость разгоралась в мальчике.
Забить было важно. Он привык забивать.
И снова шлепок.
Дедушка, не переступая, наклонялся вбок к мячу и доставал его растопыренной кистью.
Рычащий измождённый выдох испустил Максим и, не целясь, вновь ударил.
Звон.
- Штанга, - покачал расстроенно головой дедушка.
- Вижу, - отрезал разозлившийся внук.
К Максиму пришло предчувствие того, что теперь он точно попадёт.
Он поставил мяч на отметку пенальти, не решившись снова бить сходу, и выдержал паузу. Мяч с дедом неподвижно ждали удара.
«Кто же я, если и теперь промахнусь?» - раздалось в мальчишеской голове. Нога яростно вонзилась носком в мяч.
Шлепок.
- А-а-а! – Максим заорал от обиды.
Синие глаза деда в удивлении взглянули на мальчика. Улыбка соскочила с его лица.
- Ну что ты, Максимка?..
- Почему ты всё время отбиваешь? – истерично прокричал тот.
Синие глаза непонимающе смотрели на внука.
- Ну бей, бей… Чего ты… - пробормотал дедушка.
Бесцельно и наотмашь врезал по мячу Максим, и мяч как-то сам, по привычке слабо шлёпнулся о застывшую ладонь старика.
Максим в плаче закинул голову к небу. Вскипавшая ребяческая бессмыслица усталой обиды начинала литься из его рта.
- Ну бей ещё, не останавливайся, бей, - говорил ему грустневший дедушка.
И Максим опять, не думая, бил, промахивался, кричал, дед всё так же стоял, машинально отбивая мячи. На каждый новый избалованный стон старик как-то бессмысленно и тихо усмехался и с застывшим от противных ему эмоций, растерянным лицом ждал нового удара. И всё это так продолжалось бессмысленно долго, пока десять минут совсем не кончились и не настала пора идти домой.