Гертруда и Гвендолин

Пролог

Последнее время страх был постоянным спутником Гертруды Розалинды Андрос.

Она не могла точно сказать, когда это началось. Когда подспудная, тщательно скрываемая тревога превратилась в липкую паутину страха, в которой она запуталась. И не только она, а вся её семья, весь замок вместе со слугами, весь город…

Что-то с грохотом упало в соседней комнате, и Гертруда сильнее забилась под стол, зажимая себе рот ладонью. Почему они здесь? Они не должны быть здесь! Она была уверена, что смогла сбежать незамеченной. Но возможно после, осмотрев тела, они поняли, что одного не хватает.

Пересчитывали они их прежде, чем начать рубить головы? Гертруда понятия не имела. Она была слишком напугана – она всё ещё слишком напугана – чтобы думать о таких вещах.

Изо всех сил стараясь дышать так поверхностно, как только возможно, когда воздуха не хватает, а сердце отчаянно рвётся прочь из груди, Гертруда подалась вперёд. Главное, делать всё бесшумно и тогда у неё получится сбежать или дождаться помощи. Она не переставала повторять себе это, чтобы не удариться в панику.

Выглянув из-под стола, она никого не увидела ни в комнате, ни в коридоре. Во всяком случае, в той части коридора, которая была видна через открытую дверь. Подождав ещё немного, Гертруда вылезла из своего укрытия и, стараясь не обращать внимания на жуткую боль в спине и пропитанную кровью рубашку, быстро подошла к двери, ведущей в следующую комнату. Открыла её, молясь, чтобы та не скрипела.

Та не скрипела. О замке хорошо заботились. С трудом подавив всхлип, Гертруда запретила себе думать о двух больших ежегодных уборках – осенней и весенней – когда Хальд напоминал огромный, жужжащий и полный жизни улей.

Полный жизни…

Перед её внутренним взором снова встали обезглавленные тела, выложенные в линию и куча голов, на которые она не смотрела, чтобы не лишиться присутствия духа. Его остатков.

Гертруда проскользнула в следующую комнату, затем в следующую, и, наконец, добралась до ванной. Тут она затаилась, переводя дыхание и прислушиваясь. Так прошло несколько часов. А может, всего один. Ей казалось, что время замерло и минуты текут медленно, как засахарившийся мёд. Вот только во время не ткнёшь ложкой и не поболтаешь хорошенько, чтобы оно снова шло как надо.

Спина стала болеть меньше, вместо тёплой крови Гертруда чувствовала стягивающую кожу корку. Кругом стояла тишина, натянутая, как ткань за секунду до того, как порвётся. Она пугала Гертруду, но ещё больше её пугала мысль, что вот сейчас в эту тишину ворвутся голоса альвов. Что её найдут и закончат начатое. Так что пусть уж дальше натягивается, давит на неё всем своим весом, только бы не порвалась.

Гертруда наконец нашла в себе силы пошевелиться. Страх немного отступил и ей хотелось посмотреть, на что похожа её спина. Стоит, наверное, промыть рану и перевязать. Всё необходимое в ванне было. Поколебавшись, она поднялась и вышла в комнату. Со всеми предосторожностями, боясь быть замеченной, выглянула в окно. Никого не увидела.

Пошла в следующую комнату, затем в следующую. Замирала и прислушивалась, а потом выглядывала в окна. Никого. Перед дверью в коридор Гертруда немного помедлила, но, собравшись с духом, вышла. Выглянула в окно. Снова никого. Так она обошла, очень тихо и очень осторожно, весь этаж. Насколько она могла судить, альвы ушли, тела и головы или забрали с собой, или закопали где-нибудь. Может, сожгли, но вряд ли – тогда она бы почувствовала запах.

Гертруда вернулась в ванную, вымылась и, как могла, перевязала себя. Перед этим она попробовала разглядеть свою спину в зеркале и вздрогнула. Там, откуда раньше росли крылья, зияли две уродливые раны. Её брат, хирург, сказал бы, что нужно зашивать.

Закончив перевязку, Гертруда обнаружила, что её щёки мокрые от слёз. Она даже не заметила, что снова плачет.

В Хальде были запасы еды, и она решила остаться, пока немного не оклемается. «Надо немного оклематься», – так говорил её дед, это была едва ли не любимая его фраза. Ему первому оторвали крылья, когда он бросился на помощь матери и ударил альва, схватившего её, так сильно, что у того что-то хрустнуло в носу и пошла кровь.

На самом деле Гертруда просто не знала, что ей делать. А здесь была вода, была еда, и вообще замок выглядел так, будто ничего не случилось. Конечно, нужно избегать некоторых комнат и главного входа. Может быть попозже, когда ей станет получше, она уберётся там и всё будет выглядеть так, будто всего этого кошмара не было. Она могла бы остаться здесь. Может, даже на несколько лет. Или на всю жизнь. Остаться дома. Альвам точно не придёт в голову искать её тут.

Гертруде нравилось просыпаться по утрам и лежать с закрытыми глазами, на животе, потому что на спине спать было невозможно – слишком больно, и воображать, что всё по-прежнему. Что залежись она в кровати и её камеристка войдёт с требованием от матери: разбудить, во что бы то ни стало! Такое частенько бывало.

И вдруг, спустя несколько дней, дверь действительно отворилась. Гертруда распахнула глаза, ужасно испуганная и одновременно полная надежды. Но перед ней стояли не альвы и не воскресшие родственники, а госпожа Алания Стерлинг – подруга семьи.

В карих глазах за очками-половинками блестели слёзы, она заламывала руки, глядя на Гертруду.

– Герти, – произнесла она со странным хлюпаньем в горле, – Герти.