Глотая темноту

Глава 4. Клавдий идет на риск

4.

– Что? Салат? Почему я должен есть салат? – Клавдий подцепил вилкой лист зелени и демонстративно поднял над тарелкой. – Это Публий считает полноценным завтраком для офицера?

– Капитан Публий Назо, – поправил санитар Сервий. – Да, он сам разработал комплексную диету для пациентов. Пока она не вызывала нареканий.

Клавдий ответил взглядом, полным невыносимого страдания, и позволил салатному листу соскользнуть с вилки на пол.

– У нас на горном материке такое едят только горные бараны. Передайте Публию… то есть капитану Назо, – он сделал акцент на слове «капитан», – что я не баран, и мне нужен полноценных хороший обед… ты записываешь, Сервий? – Клавдий принялся загибать пальцы: – Рагу из птицы в томатном соусе – раз. Манты из баранины – два. Сырная лепешка, только не такая, как принесли вчера, от сыра в ней один запах. Настоящая лепешка должна быть такой, – Клавдий развел руки и повалился грудью на край столика, – такой, чтобы за один присест не съесть. А начинка… Сервий, ты слушаешь?

Санитар перестал скучающе разглядывать потолок и повернул голову.

– Так вы будете есть или нет? – спросил он.

Клавдий лег на скрещенные руки, глянул на санитара исподлобья и вздохнул.

– Не будет сырной лепешки, да?

Сервий недвусмысленно пожал плечами.

– Публия ко мне! – Клавдий выпрямился, ударил кулаком по столу и пошатнулся. Его немного повело, комната дрогнула, но не перевернулась, только перед глазами замельтешили белые мушки.

– Как вам будет угодно, лейтенант Мор, – безразлично ответил санитар и ретировался вместе с тарелкой.

Клавдий круговыми движениями помассировал глаза: в них будто насыпали толченого стекла. По коже гулял озноб, хотя холодно в палате не было, и Клавдий нахохлился, пытаясь запахнуться в хлопковую больничную рубашку.

Публий явился минут через пять.

– Задуши тебя свирш! – с порога заявил он. – Что за детские капризы?

– И вам добрый день, капитан Назо, – живо отреагировал Клавдий. – Никаких капризов, только пожелания пациента. Странно, что никто еще не жаловался на здешние дерьмовые обеды. Я здесь уже третий день и третий день подыхаю от голода. В училище кадетов и то лучше кормят.

– Откуда тебе знать, как кормят в училище? – сощурился Публий. – Ты ведь не покидал генеральского особняка, инструкторами воспитывался.

– Вот! – сказал Клавдий, поднимая палец. – Поэтому знаю толк в хорошей кухне! Интересно, дядя Наилий в курсе, чем кормят в главном медицинском центре? Держу пари, что нет, и очень удивится.

– Хочешь подать ему рапорт?

– Подам и прямо сейчас!

– Я принесу планшет, – согласился Публий. – Он и правда очень удивится, что лейтенант Мор находится на стационаре. Еще больше удивится, когда узнает причину. Потому что когда он спросит… а он спросит! Я, как лечащий врач, предоставлю ему твой полный анамнез.

Клавдий скуксился. С Публия станется привести угрозу в исполнение, а генерал Лар не будет церемониться с нилотом генерала Мора. Самое мягкое, что ему грозит – это разжалование. Самое скверное… о скверном Клавдий старался не думать.

– Так что, принести планшет? – нажал военврач.

– Не нужно, – буркнул Клавдий. – Уж и пошутить нельзя.

Публий кивнул.

– Тогда будешь есть то, что тебе приносит санитар. И это, – указал на брошенный салатный лист, – уберешь за собой. Понял?

Клавдий глянул исподлобья, но ответил:

– Понял.

– А раз понял, то выполняй, лейтенант.

Клавдий дождался, пока Публий выйдет из палаты, потом запустил вдогонку тапок.

– Катись… в бездну!

И, взяв салфетку, принялся вытирать масляное пятно. Красный индикатор записывающего видеоустройства издевательски подмигивал со стены.

Дни в медицинском центре тянулись невыносимо медленно. Первое время Клавдий часто проваливался в сон, не замечая, когда санитар менял ему капельницу и делал укол, и никак не реагируя на Публия, который каждый раз, заходя в палату, хмурился и поджимал губы, словно держал что-то в себе, но так и не решался сказать. На другой день с кровати сняли ремни, и Клавдий смог сидеть, потирая затекшие запястья и бездумно глядя в пустоту. Приятный холодок, поселившийся под сердцем и затушивший пожар от Шуи, постепенно разрастался и вымораживал изнутри, рождая в мышцах противную дрожь. На третий день озноб стал почти невыносимым, и большую часть времени Клавдий сидел, завернувшись в одеяло, как в кокон. Публий говорил, что это отходняк, и что это скоро пройдет. Клавдий придерживался другого мнения, но не спешил делиться с медиком. Пугало другое.

– Неделя, не меньше! – так сказал Публий, и это прозвучало, как приговор.

Через неделю, а то и раньше, генерал Лар наверняка осведомится, куда подевался лейтенант Мор? И если проклятый Ларов нилот еще не успел нажаловаться папе, то Публий подаст соответствующий рапорт, где черным по белому будет указано: интоксикация от Шуи. Клавдия не так уж и пугала потеря военной карьеры. Куда больше пугала потеря репутации: и без того озлобленный выходками сына, отец откажется от него, как от бракованного генетического материала. Другая беда заключалась в том, что неделю Клавдий просто не вынесет. Пока еще он держался на заменители Публия – уколе, который сделал ему медик, чтобы облегчить последствия передозировки. Но хватит ли этого на неделю? Озноб – тревожный звоночек надвигающегося кошмара – ясно давал понять, насколько остро организм нуждался в Шуи.