Гном-вредитель

Гном-вредитель

Коля прошёл мимо и с хлопком опустил на столешницу очередное настольное приобретение, как раз когда ведомый моей рукой Саб-Зиро разбил замороженного Сайрекса под управлением Никиты.  Я самодовольно покрутил джойстик над головой, отбил “пять” сидевшему с другой стороны Диме, и повернулся к хозяину дома.

 — Во что сегодня будем? 

Николай поднял коробку с надписью “Гномы-вредители”:

— Свежак, пару недель назад только поступила в продажу! Помесь Мафии и домино, лол!

— Зачёт! Горяченькое! Заценим! — мы засуетились вокруг стола. Хозяин занял кресло у окна. Я сел по левую руку, надеясь на вторую очередь хода. На диван напротив бухнулся Никита, заглушая горечь поражения леденцами из вазочки. Дима придвинул стул со стороны двери. Четыре пары глаз с детским любопытством уставились на содержимое раскрытой коробки. Каждая новая настолка напоминала нам покрытый сиропом десерт. В конце концов, в двадцать пять лет, каждый мальчик сам решает, в какие игрушки играть. 

Уже и карточки легли перед нами, и каждый получил своего “гнома”, когда я заметил, что Дима, будто контуженый, невидящим взглядом сверлит зажатую в руке карту “вредителя”.

— Димон, не тормози, своего героя вообще-то прятать надо ото всех, и давай не портить… Да отдай, Дима, блин! — Коля протянулся через стол и с третьей попытки вытянул мятый прямоугольник из рук гостя, — Ты чего, алло?

— Так, ребят, сорян, я тут вспомнил, у меня дела… — Дима резко поднялся, едва не своротив стол и поплёлся в прихожую.

Наш недовольный галдёж заглушил его невнятные отмазки.

— Кому доширак вешаешь! Сам сказал — до завтра свободен! С ночёвкой останешься!

— Да отвяньте от меня! - рявкнул он и замер, испугавшись собственной злобы.

Коля развёл руками, глядя в стол :

—  Не знаю, чего тебя переклинило, дело твоё. Хочешь - уходи, я не обижусь.

Дима выдохнул и покачал головой. Медленно вернувшись в гостиную, он бессильно опустился на стул и снова ушёл в прострацию. Мы ожидали хоть каких-то объяснений, но всё равно вздрогнули, когда он заговорил неожиданно хриплым сбивчивым голосом.

— Короче, это было в девяносто девятом, мне тогда было семь. Вы же знаете, я с семьёй в Питер с Кемерово переехал. Так вот, отец мой, Владислав Сергеевич и его брат Сергей, впахивали на рудниках...

...

Их перевели на вновь открытую шахту. Старики мне рассказывали, что уголь там начали добывать ещё при императорах, да застряли неглубоко. А тут технический прогресс пришёл, наткнулись на старый штрек и в почти нетронутых залежах закипела работа.

В той шахте какой-то умник взял моду оставлять кирку в забое. И не просто бросал, а вгонял в породу по самую рукоять! Растяпу никак не могли поймать: уходили вместе, наверх каждый поднимался со своим инструментом, сдавали по описи. И всё равно она появлялась под землёй, словно подкинули. Кто-то из любопытства копнул вокруг раз, два, и заметил странную закономерность. Под забытой киркой в паре локтей обязательно шла богатая жила. Обрадовались шахтёры, за пару недель выработку вдвое подняли. Премии слегка подросли, появилось, на что семьи сладостями и фруктами побаловать.  

Папа и дядя Серёжа решили не возвращаться домой на дневные перерывы, и я приносил им чай и обед. Многие ребята своим отцам так помогали во время каникул. Нас даже пускали неглубоко в главную шахту, чтобы рабочие не утруждались ещё и хождением туда-обратно за едой. В мою одежду и мальчишескую впечатлительную голову быстро въелись запахи земли, масел и солярки, и сырая тяжесть спёртого воздуха. И вид путей и троп, расходящихся и пропадающих в бесконечной таинственной тьме...

Тяжкий труд в полумраке вместе с разгулом потусторонней ерунды по телевидению и радио, привели работяг к мыслям о помощи духа. В благодарность оставляли несколько кусков угля или монетки для незримого рудокопа. Я даже рвался погулять по шахтам, чтобы встретить его, но посторонним в рабочие рукава ходить строго воспрещалось. А счастливую кирку изредка начищали и старались не тревожить лишний раз. 

Шли месяцы, план по добыче рос и рос, а зарплаты начали уменьшаться. Бригады стали вкалывать посменно, почти без отдыха. Даже часа в день не было в шахте покоя и тишины. Только и успевали солярку в бур заливать и рельсы под вагонетки кидать. А доверчивых старожилов постепенно сменяли хваткие прагматичные мужики, вроде моего бати и дяди Сергея, которые плевать хотели на приметы. Где находили кирку - вгрызались в породу, начисто выскребали, до последнего уголька, весь инструмент швыряли в общий ящик и уносили. 

И начались необъяснимые происшествия. Где лампа вдруг лопнет, где подпорки свежие прогнутся, а где вагонетка сама по себе покатится. Тогда ещё предупреждали старики, что помощника обделили, вот он и пакостит от обиды. Самые суеверные начали опоры деревянные по забою в форме крестов вбивать, не только породу укреплять, но и от сил дурных прикрываться.

Случилось, что один штрек пошёл криво, над соседним, и обрушился под буром, который вёл Сергей Сергеевич. Трактор помяло сильно, чудо, что никого не убило. Разругался машинист, покрыл матом технику, инженера-прокладчика, а больше всех — рудокопа-вредителя. Отыскал дядя таинственную кирку, швырнул под колесо и раздавил. Это совсем взбесило духа. От работяг пошли жалобы на постоянный неразборчивый говор в глубине шахт. Пропадали инструменты, портилось путевое полотно и соскакивали с рельс вагонетки. 

В самом конце августа, ко дню шахтёра, на рудник приехали журналисты местной газеты. Начальник хвастался высокими процентами добычи, хвалил старание рабочих, расписывал планы на грядущий год. Сфотографировались все вместе в забое. Только о происшествиях в шахте всем приказали держать рот на замке. Вскоре вышла праздничная статья с фотографией. Суровые герои-добытчики и затесавшийся между ними я, еле заметный из-под каски, выстроились по сторонам от уходящих в темноту путей с вагонетками и под набитым на левой стене деревянным крестом.