Голубая кровь

Голубая кровь

Голубая кровь

Инга листала каталог, который лежал у неё на коленях – на столе места не было среди всех этих пепельниц, чашек с недопитым кофе, недоеденных краешков от булок с корицей, журналов, писем и заявок. Каталог был толстый и глянцевый, держать его было неудобно, он так и норовил соскользнуть с её шелковой юбки и грохнуться на пол, но Инга, совсем не типично для себя, даже не пыталась ворчать по этому поводу. Картины художника Морева, которые она разглядывала в каталоге при помощи толстой лупы, совершенно её заворожили, если бы кто-то сказал, что она рассматривает их уже больше часа, она бы не поверила, по ощущениям прошло минут пятнадцать.

Морев был одним из тех, кто, по её мнению, продал душу дьяволу – из посредственного художника, которого бросало от унылых пейзажей к не менее унылым портретам, он вдруг стал просто «вау». Если раньше его мазки сочились неуверенностью и не вызывали ничего, кроме зевоты, то теперь он выставляется в лучших галереях (и, конечно, в галерее Инги в первую очередь), стоит дорого, а от его странных, влекущих куда-то картин, звенящих какой-то еле уловимой тревогой, просто невозможно отвести взгляд. И эта перемена произошла слишком быстро, чтобы можно было списать её на банальный творческий рост. Инга нутром чуяла, что тут что-то неладно, так просто не бывает, когда унылый рисовака, которого не брали даже на групповые выставки для массовки, вдруг затаившись на пару месяцев в мастерской, выходит в свет с пачкой сногсшибательных работ. И уж тем более, никто не ожидал, что через пару лет, когда его популярность только-только наберет полную силу и он будет на пороге мировой славы, Морев вдруг заявит, что готовит прощальную выставку и картин он больше писать не будет.

По глянцевым стенам галереи прокатилось эхо торопливо цокающих каблуков, направляясь прямиком в служебное помещение, где сидела Инга. Она узнала в звуке шагов Лаврентьева, и несвойственная этому вальяжному человеку поспешность вселила в неё надежду, что он несёт хорошие новости. Она машинально попыталась отхлебнуть кофе, но в стаканчике плескалась уже остывшая бурда на донышке. Инга с раздражением поставила его обратно на стол.

- Кто-нибудь уже догадается здесь прибраться, в конце концов?

Вопрос её остался неуслышанным, но она обязательно выскажет всё ассистентке. Не сейчас, пока что бытовуха может подождать.

Лаврентьев наконец доцокал до кабинета и широко улыбнулся при виде Инги:

- Хорошо, что ты ещё здесь! Потрясающие новости!

- Ты до него дозвонился!

Инга вскочила с места, закурила сигарету, снова села на стул, схватила каталог, приказала себе успокоиться, положила каталог обратно и выжидающе посмотрела на Лаврентьева.

- Это было бы не так потрясающе, дорогуша! – Лаврентьев тряхнул пастельно-розовой гривой и тоже закурил, а Инга так обрадовалась, что даже не почувствовала привычного раздражения от фруктового запаха его тонкой коричневой сигаретки.

- Не томи уже!

- Он согласился на всё, дорогуша, представляешь, на всё! И даже согласился выставлять все работы у нас!

Инга взвизгнула, станцевала лезгинку, расцеловала Лаврентьева – разумеется, только в своей голове, внешне же она всегда должна сохранять достоинство, поэтому она только откинулась на стуле и выпустила несколько тонких колечек дыма из тщательно покрытых красной помадой губ.

- Андрей, ты молодец. Как тебе удалось уломать его? Морев ведь вообще никого к себе не подпускает.

Лаврентьев присел на подоконник, смахнул с него только ему видимые пылинки и рассеянно уставился в окно.

- Честно говоря, это было проще, чем отнять конфетку у младенца. Он вообще не сопротивлялся, я даже засомневался, с ним ли я вообще разговариваю. Все-таки художники – странный народ, а наш приятель Морев – самый странный из них всех.

- Как бы там ни было, он у нас в кармане. Немедленно отправлюсь к нему в мастерскую и подберу работы.

- Ты уверена? – Андрей приподнял бровь и изобразил легкое неодобрение, хотя и понимал, что с его хозяйкой эти фокусы не пройдут, уж если ей в голову втемяшилось что-то, она это сделает.

- Абсолютно. Надо брать его тёпленьким, пока у него в голове снова что-нибудь не переклинило, и он не сжёг все картины, посыпал голову этим пеплом и отправился жить в пустыню. Мне кажется, он в одном шаге от подобной выходки, слишком его бросает из крайности в крайность.

Инга бросила докуренную сигарету в один из стаканчиков из-под кофе и поморщилась.

- Попроси кого-нибудь здесь убраться, ради бога. Как в свинарнике.

Лаврентьев тоже выкинул сигарету и усмехнулся:

- Ты же сама уволила Галину Семёновну. Больше у нас убираться некому.

- Ох, так найми кого-нибудь уже! Только более презентабельного, чем та старая калоша, я тебя умоляю. Мы всё-таки ведущая галерея страны, не подбирай всякий сброд. Ферштейн?

Инга посмотрела на Лаврентьева поверх очков, которые надевала исключительно ради придания себе более строгого вида, но на этот раз её суровость была совершенно неубедительной поверх всей той нескрываемой радости, которая распирала её от предстоящей встречи с художником.

- Хорошо, я займусь этим вопросом, - кивнул Лаврентьев. – Но ты уверена, что хочешь поехать к нему одна? Я даже немного волнуюсь, про него ведь всякое говорят, сама знаешь.

Инге надоел этот диалог, который всё равно ни за что не переубедил бы её, ведь не усвой она, что надо ковать железо, пока горячо (или, её любимая версия «сопливых вовремя целуют»), не была бы она тем, кем стала. Художников надо брать в тот же день, когда они вышли на связь, потому что уж слишком часто этот народец меняет настроение, местоположение и степень адекватности.

Через пять минут она уже неслась по залитым солнцем улицам в мастерскую Морева на своём сверкающем чёрном кабриолете. Тёплый ветерок трепал её короткие каштановые волосы, из динамиков на всю улицу громыхал Шнитке, настроение было просто высший класс. Ещё одной причиной, по которой ей не терпелось лично встретиться с Моревым, было желание прикупить пару картин лично для себя ещё до начала выставки, она просто обожала их, но никогда не успевала урвать себе хоть одну. Теперь же, когда он ясно дал понять, что картин больше не будет, она просто обязана оставить хоть немного в своей личной коллекции. Даже если выяснится, что картины на самом деле писал не он (Инга была в этом почти уверена, потому что ну невозможно же), из-за скандала она только выиграет, цена подскочит до небес.