Город качает в ладонях чуму

Город качает в ладонях чуму

У людей самых отчаянных, готовых шутить с жизнью и смертью, есть нечто такое, над чем они не позволяют себе смеяться.

   Эдгар По "Маска красной смерти"

   Всё-таки "мир во всем мире" намекал, что недовольные всё равно будут жить себе по домам и квартирам, только тихо, почти неслышно для всех остальных. Их голоса затеряются среди гула прочих, а потом и вовсе стихнут. Что мир для одних, то гробовая доска для других.

   Снег выпал позднее, чем ожидал полусонный город. Просчёт прогноза в две недели. Невнимательность и упущение метеорологов, а на деле капризы природы и свои порядки мироздания. А тем временем октябрь вальяжно прогулялся по городу, напуская пыль в глаза, и умчался, спасаясь от сырости и холода. Вслед за ним задумчивый ноябрь, ступая по грязно-рыжему ковру, взошёл на золотой трон.

   Волшебство произошло в ночь с пятого на шестое. Днём раньше, днём позже - город не жаловался. Последний календарный месяц качал седеющей головой и исправлял оплошность опрометчивого предшественника. Ночь сверкала пухлыми хлопьями снега и окрашивала город в белый. Слякоть боролась за права царствования до последнего вздоха, но грядущая зима победила. Год за годом, век за веком ничего не менялось. Лето спало под гниющей травой, а осень готовила берлогу. Декабрь не за горами.

   Ада натянула на руки варежки и подняла воротник орехового пальто. На пояснице красовалась нелепая бордовая бабочка, пришитая крупными стежками и прикрывающая брешь. Угольный портфель с завидной периодичностью сползал с плеча, и Ада придерживала его за ремень. Воспоминание об отце, а вместе с тем незаменимая вещь. Отец занимался почтой, разносил письма и посылки: тяжёлые, лёгкие, с целой сургучной печатью и сломанной - по понятным причинам.

   Ноябрь не спешил пугать морозами. Обещал, но не более того. Иногда удивлял грязными лужами, а сегодня всю ночь сыпал с неба манную крупу. Снег спрятал неудачные попытки октября выглянуть в чуждый мир и одел крыши и деревья в горностай. Шуршание под ногами разносилось эхом сотен шагов и уносилось прочь во все стороны. Ада прислушалась и раз или два оттянула край чёрной шапочки - не послышалось ли. Нет, всё верно: эхо вспархивало испуганными птицами из-под ног. Под белым покрывалом прятался серый слой прошлых дней. Он налипал на выцветшие рыжие ботинки, пряча шнурки и узелки на местах разрывов.

   Эхо приближалось. Ада остановилась и обернулась, придерживая ремень на плече, чтобы не сполз. Гул сотен, а может, десятков шагов не зависел от неё. Они жили своей жизнью и не боялись заминок одного человека. Время, может, и замедлилось ненадолго, а вот строй не смолк. Ада дошла до перекрёстка и посмотрела сначала налево - пустая дорога, занесённая грязной жижей из смеси снега и воды. Потом направо - картина ничем не отличалась бы от противоположной, если бы не поднимающийся в гору отряд дружинников.

   Мужчины размахивали руками и чеканными шагами боронили липкий снег. Кто в длинных или коротких пальто, кто в дутых куртках или парках. Кроссовки, ботинки, тяжёлые сапоги. Армейцам не позволили бы одеться кто во что горазд. А дружинники, подобно райским птицам со страниц книг о природе жарких стран, кричали о себе оперением. Смотрите все, я не обычный прохожий, спешащий на работу, я на гособеспечении. "Уйди-ка с дороги".

   Ада отошла на два шага назад, разумно решив пропустить отряд. Чем ближе, тем громче. Это уже не рой гудящих пчёл и не стая райских птах, а подминающее под себя зевак стадо. Наверное, мужчины видели её, только она не поймала на себе ни одного взгляда. Она встала, спрятав нос в поднятом худеньком воротнике, и выглядывала из него. Ей хотелось увидеть дубинки или даже пистолеты, хотелось верить в защиту, которую обещало громкое эхо шагов. И если рты этих людей молчали, то сердца наверняка пели. Так и выпрыгнули бы из нераспахнутых одежд и поскакали впереди отряда, трубя во все сосуды.

   На самом деле десятка три или четыре пар ног. Громких и уверенных, что и превращало их в сотни. Замыкающие тяжёлую процессию тоже не глянули на Аду, даже исподлобья. Дескать, чего стоишь на месте, девчонка? Время перемен, давай, спеши же за ними, раз уж тебе повезло.

   Не хватало сопровождения оркестра, играющего, например, вальс. Тот самый, которым заслушивались когда-то прадеды, выбравшись из холодных окопов и вернувшись домой.

   Отряд промаршировал дальше по улице топтать снег, оставив Аду и ещё двух мальчишек позади. Остаток её пути прошёл без неожиданных встреч, и стоголосое эхо больше не вылетало из-под ног, не оглушало и не пугало. Только восьмиэтажка встретила лаем дворняжки во дворе и голосом строгой мамы, отчитывавшей насупившегося сына. Ада не слышала, плакал он или нет.

   Пустой двор с детской площадкой. Ада насчитала три скамейки недалеко от возвышения - наверное, песочницы. У каждого подъезда по две лавки, а у одного их не было. Даже пеньков. Тут стояли перевёрнутые проржавевшие вёдра и ещё наставленные друг на друга шины, как раз на удобном уровне, чтобы сесть.

   За мечту о тёплой постели и о кружке малинового чая если не расстреливают, то уж точно строго смотрят и качают головой. Метели нет, и на том спасибо. Многоэтажка угрюмо наблюдала разинутыми ртами тёмных окон за надоедливой дворняжкой и за людьми. Из-за трансформаторной будки выглядывал двухэтажный барак. В прошлом он смотрелся аляповатой коробкой, которой давно пора под снос. В теперешние же дни он вписывался в город как никто другой. Некогда новые красные и жёлтые дома теперь горбились и выглядели виноватыми. Всем своим видом просили прощения за крикливость не потерянных цветов и широких, удобных лоджий. Частые пятиэтажки тоже смотрелись нелепо. А эти пандусы, вы только посмотрите! Бессовестные. Папа бы сказал: "Пижоны".