Графоманство

Графоманство

«Кашка плакала в туалете загса. Так-то её бабушка назвала Клавдией, но при всем выборе сокращений — Клава-Клавка-Клавесин-Клавдюша, к ней почему-то прилипло именно Кашка. Ну, кроме Клавесина, как её звала лепшая подруженция. Светловолосая, сероглазая, улыбчивая, обликом похожая на нежный цветочек, Кашка всегда влипала в дурацкие ситуации, и это была как раз она — очередная фигня, на которую она решилась сознательно, но от этого слезы не унимались, а только сильнее струились по лицу и распухшему красному носу»
— Люда, где мои трусы? — донеслось из-за двери и женщина, дописывая последнее предложение в ноуте слепым методом, завела глаза в потолок и громко сказала:
— Когда к нам последний раз прилетали инопланетяне?
Облик Кашки подернулся маревом и начал быстро таять, уплывая вместе с вдохновением. Зато на колени вспрыгнул кот, требуя ласки. Рука машинально опустилась на голову, гладя шоколадный мех.
Муж просунул лохматую со сна голову в дверь:
— Какие инопланетяне, мать? Ты головой ударилась?
— Те зелененькие человечки, которые крадут у тебя трусы. — Сквозь зубы выдохнула Людмила, завязывая поясок от халата, пытаясь вернуть усилием воли музу обратно.
— Лиля, дочь! Ты не брала отцовские трусы? — повысила голос, ссадив кота на пол, и направляясь к шкафу, где обычно всегда, при любой погоде и власти, лежали мужнины трусы, носки и белые майки.
— И незасем так орррать, — голосом кролика из известного мультфильма, зевая, с чашкой кофе в руке прошествовала мимо дочь, тряхнув мокрыми темными волосами. — Брала. Я своему бойфренду их вчера подарила, а то ему не в чем было домой иттить.
Люда с Лёшей переглянулись и замерли как два удава, проглотивших по швабре.
Мать, всё еще надеясь, что это была шутка — каков вопрос, таков ответ — открыла дверцу шкафа и увидела стопку черных и серых труселей и выдохнула, дав подсрачник за испуг ускользающей и хихикающей старшенькой.
— Это что? — указующий перст ткнулся в верхние черные трусы, правая бровь воинственно преломилась, задравшись, укоряя мужа, оторвавшего ее от законных десяти минут утром, когда она могла предаться с упоением написанию фанфика.
— Это. Не. Они. — И не подумал извиниться муж, чеканя слог.
Люда взяла трусы и вывернула их наизнанку:
— А так? — вторая бровь в немом вопросе вспорхнула к первой.
— А так — они. — Муж выхватил вожделенные трусы и прогалопировал конем Буденного к ванной комнате.
— Пап! Ты нас с мамой отвезешь на работу? — высунулась мордочка Лилии в общий коридор.
— Отвезу, — буркнул тот и дверь в ванную захлопнулась.
— Лиль, когда там у Кашки свадьба, в пятницу? А что ты наденешь? — крикнула из кухни Люда, накладывая настоявшуюся молочную рисовую кашу младшему. — Может кашки поешь с утра, что ты на одних бутербродах сидишь-то?
— Я тебя не слышу, — донеслось из комнаты дочери и тут же загудел фен.
Кот от громкого звука ломанулся из комнаты дочери и попал под ноги сына, сказавшего что-то малоприличное.
«Кашка плакала в туалете загса. Её фиктивный брак, так внезапно образовавшийся и предложенный таким же отцом-одиночкой Сергеем, был очень кстати, крайне нужен двум неполным семьям для бюрократической машины, вознамерившейся отобрать их детей без необходимой бумажки, но от этого слезы все равно не унимались. Ведь все складывалось как нельзя лучше и оба их сына теперь будут в юридической безопасности, но лучше и правильно — понятия разные.»

— Ма! А где мои носки? — младший босиком вошел на кухню, держа в руках пучок разноцветных носков, и тут же скривился, — Опять рисовая молочная, ну ма!
— Ты что мне обещал, сын? «Щас помою посуду». А часы уже сколько показывают?
— Без десяти щас! — сын юркнул обратно, понимая, что огребет.
— А каша сегодня будет? — бритый и умытый муж в трусах и тапочках заглянул на кухню, потрепав по волосам сына, уворачивающегося от отцовской руки. — И где мои носки? Парные и одного цвета?

«Так. Нахрен фик про Кашку и любовь. Буду писать детектив. Замочу половину состава. А самую главную стервь спишу с соседки, которая курит и бычки с балкона бросает под наш, и натравлю на нее маньяка.»

***
Весь день было не до писанины, люди на работе, как обычно по понедельникам, либо тупили, либо срочно бросались доделывать заброшенное в пятницу и присесть за детектив до самого вечера у нее не получилось. Зато дома, когда крошила овощи для рагу, мыла посуду и пол, с особым старанием придумывала мистический сюжет, где каждому в мире воздавалось по делам его. Но гладко не выходило.
«Вот ведь если найдутся трусы, то потеряются носки и наоборот, — тьфу ты! Если выдавать сразу по заслугам, то человечество же перемрет, не успев размножиться?» — развешивая выстиранное белье, думала Людмила. — «Ведь если одному это на пользу, то другому в этой же ситуации — во вред». Мир шел трещинами, даже еще не создавшись, муза усвистала куда-то, явно в бар с другими такими же, взяв выходной, а на Люду напала грусть.
«Если есть гриб «груздь», то должен быть и гриб «радоздь», вспомнилось ей, и мысли тут же завертелись вокруг нового мира и раздачи этих «радоздей» всем поровну.
«Но опять же — как правильно делить: поровну, по-братски, по-честному, и в чем измерять эту радость?»
Порванная на рукавах блузка, дырявый карман мужниной куртки и протертые сынарные джинсы незаметно чинились, а в голове оживал новый мир с огромными прорехами, которые еще нужно было состыковать, сшить логическими идеями, но вернувшиеся домой родные снова не дали сосредоточиться на писательстве.

— Люда! Когда ты уже научишься класть мыло на место? — попробовал было возмутиться Лёшка, снова найдя брусок крем-мыла не на привычном месте, зайдя помыть руки.
— Кто бы говорил! Трусотерятелям слова не давали, — хмыкнула жена, накрывая на стол.
Сын вошел на кухню, вдыхая ароматы ужина, и Люда подтянула его макушку к себе, заставив склониться, подумав, до чего же дети быстро растут, и удивленно спросила:
— Сынок, от тебя пахнет повседневностью, ты что, тонул в рутине?
— Нет, мам, ты что! Это друзья принимали обыденность как должное, а я просто стоял рядом… — пожал плечами Тоша, и схватил с тарелки сразу два куска колбасы, запихивая жадно в рот.