Грешники

Пролог

Я бы мог сделать солнце ярче, чтобы растаял лед.

Ты бы мог, но между мной и тобой ни холодно, ни тепло.

Я бы мог улыбнуться, но в этой песне только минор.

Ты бы мог, но в этой истории слишком много "но".

Пролог

Меня несильно качает вперед, когда отцовский «мерин» натыкается на препятствие сзади.

Жмурюсь что есть силы.

Спокойно, Маша, выдохни, вдохни, еще раз выдохни.

В зеркале заднего вида маячит край черного автомобиля, в который я, выезжая с парковки перед супермаркетом, въехала «задом».

Как там говорил мой психолог? Нужно сразу видеть что-то позитивное.

По крайней мере, это просто один помятый бок и одна разбитая фара.

Выдыхаю, снимаю очки и обещаю себе, что за руль больше не сяду. И так ни черта вижу, а после трех дней почти непрерывных слез – почти слепая мышь.

Ну и вид у меня, господи, глаза как у истерички со стажем – красные и опухшие.

Вежливое постукивание в окно заставляет вспомнить, что у меня тут маленькое ДТП. Тянусь за сумкой, сразу достаю кошелек.

Выхожу, на ходу застегивая молнию на спортивной кофте до самого горла, потому что майский январский ветер все еще пробирает до костей, резкими порывами ранит воспаленную после слез кожу лица.

— Девушка, вы в курсе, для чего существуют зеркала заднего вида? – У незнакомца спокойный и немного насмешливый голос.

Даже голову не поднимаю, разглядывая его обувь: простые кроссовки с логотипом «Nike», черные потертые джинсы. Если посмотреть выше, то там темно-синяя толстовка без опознавательных знаков, под ней – такого же цвета футболка.

Дальше смотреть не интересно.

Оглядываюсь на машину – что-то определенно очень неновое, но чистое, насколько это вообще возможно, когда на улице неделю снег, потом неделю плюс - и грязь как будто генерируется сама собой в самых неожиданных местах. Замечаю вмятину на водительской двери – ничего серьезного.

— Прошу прощения, - говорю я, на автомате раскрывая кошелек. Черт, сколько будет достаточно? Три тысячи? Пять? – Я честное слово знаю, для чего нужны зеркала заднего вида. Мне правда очень жаль. Давайте решим на месте. Я заплачу. Этого достаточно?

Протягиваю купюру в пять тысяч.

Мужчина откашливается.

Отмечаю, что он высокий. Очень высокий. У меня какая-то больная тяга к высоким, хотя сама коротышка – в прыжке метр с кепкой. А этому едва ли до плеча. На секунду появляется желание все-таки задрать голову и посмотреть «великану» в лицо, но быстро душу этот порыв.

Зачем, в самом деле, портить человеку настроение своей опухшей и зарёванной физиономией? Хватит и того, что я нанесла ему материальный ущерб, добивать моральным как-то почти бесчеловечно.

Наверное, я еще не совсем вся сдохла, раз откуда-то из-под руин моей рухнувшей жизни пробивается ирония. Она мне, как любит говорить папа, строить и жить помогает.

«Великан» снова откашливается.

Сейчас скажет, что женщина за рулем – это мартышка с гранатой. Или что похуже, с отсылкой к женским половым органам.

Инстинктивно готовлюсь к обороне и достаю еще одну купюру.

— Еще? Можем поехать на СТО, я... все…

Снова жмурюсь, потому что прошлое накатывает неожиданно резко.

Нельзя раскисать. Нельзя, нельзя, нельзя…

Я в трансформации, боль – это нормально, нужно просто ее принять.

Руки дрожат.

Я с силой сжимаю кулаки, новенькие купюры мнутся почти с металлическим хрустом.

— Простите, - сказать получается только шепотом, потому что голосовые связки уже «не вывозят». – День был тяжелым.

Точнее, весь год.

И предыдущий тоже.

Даже странно, что я до сих поре дышу.

— Деньги спрячь, миллионерша хренова, - бросает мужчина и, когда понимает, что сама не справляюсь, заталкивает купюру в мой же кошелек и мне через плечо зашвыривает куда-то в салон машины. – Ладом все, руки не из задницы, сделаю сам – там делов на два часа работы. У тебя фара в хлам, она половину моего «ведра» стоит.

Киваю, уже беззвучно, одними губами, говорю спасибо и что машина не моя, а папина.

— Отец уши оторвет? – посмеивается.

Немного резко, по-мужски, стаскивает с себя толстовку, набрасывает ее мне на плечи.

Отрицательно мотаю головой, шмыгаю носом.

— Чё случилось-то? – следующий вопрос.

— Дно, - бубню через воротник.

— О как. Глубокое?

— Полное, - отвечаю без заминки.

У меня реально глубокое полное дно. По жизни. В принципе. На всех фронтах.