Гром В Моем Сердце

22 АВГУСТА

22 августа

Делегация намечалась в среду, после обеда. Мария Петровна смотрит на нас строгим взглядом и повторяет еще раз. Видимо, для тех, кто по ее мнению  на бронепоезде. 

- И чтобы никакой самодеятельности! А то знаю я вас. Как всегда все напутаете, а мне потом расхлебывать. Антонина, это я к вам обращаюсь. Никакой инициативы, цветы Раскосовой, книгу Глебу Ильичу. Ты меня услышала?

Я выдвигаюсь из угла, в котором сижу уже битых полчаса и, густо покраснев, киваю. Как же, не услышишь ее громоподобного голоса.

Директриса довольно улыбается, с грациозностью гиппопотама разворачивается на своих десятисантиметровых каблуках и, покачивая в такт шагам туго обтянутыми кроваво – красной юбкой бедрами, удаляется восвояси.

Первой отмирает Юлька.

- И чтобы никакой самодеятельности! Фу ты – ну ты, ножки гнуты… Больно надо. По мне так, эта делегация здесь на фиг не нужна. Сплошные хлопоты с ней. Красную дорожку постели, чайку налей, печеньице пододвинь. Тоже мне, бояре нашлись. Что мы им, крестьяне крепостные, что ли? Не музей, а ресторан на спец обслуживании, - корчит она недовольную физиономию и, на всякий случай, обернувшись на дверь, добавляет, - А ты, Тоня, так вообще дура набитая. Каждый раз одно и тоже. Учишь тебя, учишь, толку ноль. Так и будешь всю дорогу Петровне угождать, а она тебе никогда доброго слова не скажет.

- Да что ты к ней лезешь со своими нравоучениями? Оно ей надо? Как была тетехой, так ею и помрет. Горбатого, говорят, могила исправит. Пойдем, лучше кофе глотнем, пока Петровна в своем кабинете зарылась.

Это наша Елена Прекрасная вклинивается. Экскурсовод и по совместительству личный секретарь директрисы. Красивая, хоть завтра на обложку журнала. Только малость недалекая. Хотя, тут я кривлю душой, совсем недалекая. Еще и вредная. Невзлюбила меня с первого дня, как я пришла работать в музей. Я ей не конкурент. Невзрачная, тихая, нерасторопная, незамужняя и ни одному мужчине в мире не нужная, в отличие от нее, меняющей мужчин, как трусики - недельку.

Софья Анатольевна, вахтер или, как положено по должностной инструкции, музейный смотритель, пожилая и по – советски нравственно положительная, неодобрительно качает седой головой:

- Какие гадости вы Леночка говорите. Постыдились бы. А вы, Тонечка, не слушайте ее, она еще слишком молода, чтобы разбираться в жизни.

Я опять согласно киваю. А что мне еще остается? Спорить с Еленой Прекрасной нет ни сил, ни аргументов. Как ни крути, а она права. К своим тридцати годам я не состоялась ни как жена, ни как мать. Даже по карьерной лестнице и то подняться дальше старшего архивариуса не смогла.

Еще эта злополучная делегация на носу. В этот раз все должно быть идеально. Иначе Мария Петровна меня со свету сживет.

***

 24 августа

Не сжила. По крайней мере, до полудня сегодняшнего дня я дожила. Сделав пару незначительных замечаний, директриса успокаивается и закрывается в своем кабинете на ключ. Все ясно, марафет наводит. Елена Прекрасная как всегда опоздала. В этот раз непозволительно нагло на целый час.

- Не могу же я перед столичными мужиками как пугало огородное появиться. Я лицо культурного учреждения и должна выглядеть сногсшибательно, - заявляет она с порога. Да куда уж еще сногсшибательней. По мне, так ее ослепительная красота уже способна затмить солнце на небосклоне, не то что покорить воображение каких – то столичных мужиков. Даже если это мужики из Департамента культуры с проверкой.

- Ты бы хоть накрасилась что ли, - пробежавшись по мне брезгливым взглядом, предлогает Елена, - дать румяна? Бледная, как моль. И брови сделай.

Лезет в свою увесистую сумку, добывает оттуда не менее увесистую косметичку и яростно принимается в ней копаться. На стол летят миллионы баночек, кисточек и флакончиков с духами. Зачем одной женщине одновременно носить с собой четверо духов, для меня загадка.

Делать брови я не хочу. Они у меня сделанные еще в младенчестве. И болезненная бледность мне к лицу. Она отображает мою сущность. Ко мне еще в школе накрепко прилипла кличка Моль, за мою незаметность и некудышность. Что с меня взять? Только  домашку списать по-тихому на перемене.

Под напором Юльки и Елены Прекрасной приходится возить по тусклым бровям черным карандашом. Впалые щеки горят рубиновыми румянами. Картина маслом «Колхозница на выданье».

- Стой, подотру. Не вертись, - Юлька прижимает к моему лицу косметическую губку, возит туда – сюда.

- По местам, дамы! – в коридоре раздается командный голос директрисы и Юлька швыряет губку на стол.

- Норм, - резюмирует Елена Прекрасная и,  вырвав у меня из рук зеркало, вперивается в него сама.

- Глеб Ильич, Александр Васильевич, Анна Сергеевна, добро пожаловать в нашу скромную обитель! А мы вас раньше двух и не ждали. Нам предупредили, что вы сначала в администрацию, а уж потом к нам,  - Мария Петровна уже на боевом посту, встречает почетных гостей. От их благосклонности зависит будущее нашего музея. И наши рабочие места.

Мое дело в сегодняшнем мероприятии маленькое. Незаметно вытащить припрятанные в гардеробе цветы и книгу и, улучив подходящий момент, во время приветственной речи директрисы, торжественно вручить презенты гостям. Главное, не перепутать. Раскосовой цветы, Глебу Ильичу книгу. Бедный Александр Васильевич, видимо, останется без памятного подарка.