Элин сбросила лямки, шарахнулась подальше от тянущихся рук, прижалась спиной к забору, как Йоаннес к столбу давеча.
Один из парней держался за руку и, приоткрыв рот, пялился на них, а остальные стояли, не приближаясь, и похохатывали.
– Ну, красавица, да ты чего? Убери, пока сама не порезалась.
Элин быстро скосила глаза. Резель стояла рядом, у забора, выставив перед собою нож. Не перочинный ножик, как носят с собою на урок, а здоровенный, страшный, с каким-то крюком на обухе.
– Эй! – очнулся тот, что держался за руку. – Эй, ты, тварь!.. Она меня порезала, слышь, порезала! Ты тупая корова! Грязь, паскуда! А-а... Счас ноги раздвинешь за это, будешь отрабатывать... зар-раза...
– Мы же по-хорошему, – сказал другой, хрустя кулаками. – Мы хотели познакомиться. А теперь вы сами виноваты. Сейчас узнаете, что может сделать настоящий маг. Вы и магии-то не видели, тупорезы.
Вокруг рук его заплясали молнии. Элин изготовилась гасить заклятье и насылать свое, но парень колдовал без всякого направления, просто поле напряжения вокруг рук, игрушку. Элин шепотом повторила его заклятье, добавив ему силы, поле охватило всего парня, молния с руки шибанула прямо в грудь, и он упал, корчась. Дружки его расступились на секунду, один сказал: вот дебил, и они вновь сомкнули ряды.
– Я поражена интеллектуальным превосходством университетских студентов, – сказала Элин.
– Ты, чурка неграмотная, и того не можешь! – возмутился порезанный.
Они двинулись на них слитно и больше не колдовали. Элин забормотала, чтобы легонько поджечь им одежду, тем более, они тянулись к Резели, загородили ее на секунду от Элин...
Один полетел наземь, второй отшатнулся, споткнулся об получившего молнией, едва не упал, а третий пятился, а Резель наступала, ссутулившись, сунув нож ему в лицо, поигрывала, не давая схватить, несколько раз ткнула чуть не в глаз, парень шарахался и все отступал, и тут к Резели кинулся другой. Элин врезала ему туфлей по голени, как делали друг с другом игроки в мяч, парень споткнулся, Элин тут же отпрыгнула, а Резель махнула ножом в их сторону, пихнула острие к самому горлу своей жертвы и заговорила:
– Порву, порежу, сердце достану и съем... ты нарвался, петушок, меня тут все знают, у меня три ходки, а четвертой не будет, тебя не найдут... ухи отрежу и тебе же скормлю...
Говорила и поигрывала ножом, он оказывался то там, то здесь, то у носа одного, то у глаза другого, то чуть не взрезал живот третьему. Пришибленный молнией поднялся на четвереньки, Резель поставила туфлю ему на филей, с силой пихнула, со свистом махнула ножом у потянувшейся сбоку руки, чуть не отхватив палец. Крутнула нож на ладони, так что клинок описал похожий на луну круг.
– Психованная какая-то, – сказал один.
– Ну их... страшные стервы, – сказал другой.
– Связываться с “поленьями”... тупорезы и уголовники, – сказал третий.
А четвертый, подпаленный, ничего не сказал, поднялся кое-как и пошел прочь заплетающимся шагом.
Резель, подняв нож на уровень лица, как рапиру, пошла на них, и они резво отступили, потом сунули руки в карманы и нарочито непринужденной походкой пошагали по той стороне улицы.
Элин, тяжко дыша, подобрала ранец. Резель спрятала нож где-то в юбках, одернула блузу и подняла с земли сумку.
– У вас в самом деле три... попадания в темницу?
– Нет, – сказала Резель, – когда бы я успела. У дядьки моего три... ну, два, он сбегал один раз, его поймали и обратно. – Она развязала ленточку, распустила волосы, собрала хвост заново.
В спину им полетели проклятья. Элин обернулась. Университетские стояли на безопасном расстоянии и вопили, приложив ладони ко ртам: коровы дебелые, грязь!..
Резель подала руку, и теперь Элин взяла ее под локоть. Рука Резели была горячая, бок – горячий, а сама она дышала часто, и скромно опускала глаза.
– Вы ловко обращаетесь с ножом, – сказала Элин, потому что нужно было что-то сказать как можно скорее, после неловких моментов молчание труднее разбить с каждой секундой.
– Видишь, где я живу? Тут ничего днем, а вечером бывает страшно, а я часто хожу поздно...
Так вот что это за просьба проводить. Но какой с Элин прок? То есть, какой-то сегодня был, но Резель явно справилась бы и сама.
– Ты не бойся, – сказала Резель, – они глупые, их только отогнать, а так-то они не полезут. Боятся.
– Они вам уже знакомы? – Элин оглянулась. Парней уже и след простыл.
– Эти – нет. Но тут ходят университетские. Подальше от «лесопилки», там-то можно и нарваться, наших много, а тут ловят по одному – по несколько...
– Зачем?
Резель пожала плечами, рука ее двинулась у ребер Элин. Рука была худенькая.
– Да просто... пристать. Побить, это как игра, поймать училищных... ну, доказать, кто лучше, понимаешь?
– Какое... э... наполненное умом и пользой времяпрепровождение.
Резель снова пожала плечами. Продолжила:
– А иногда просто... вроде как познакомиться. Если иду одна. Вот я и выучилась. Йеспер меня выучил. Он ничего, когда не... ну.
Она смутилась и замолчала. Элин спросила:
– Кем вам приходится господин Йеспер?
– Он мамин... он с нами живет.
Элин прижала ее руку крепче.
Они свернули, наконец, на улочку, где было людно и посветлее от факелов и окон. Домики совсем невысокие, деревянные. С Резелью кто-то поздоровался, она ответила: здрасьте, теть. Подул ветерок и принес невыносимую вонь. Элин кашлянула, спросила:
– Что это?
Резель принюхалась, сказала:
– Кожи. Ну, выделывают. Я и не чувствую, привыкла. Сейчас пройдет, ветер переменится.