Грязный язык

Грязный язык

                                                                              1.                 

То, о чем я хочу написать, сидело во мне давно. Писать я об этом не собирался. Жил с некоторым, так сказать, недоумением, без всякого желания копаться в нем, однако после маленького происшествия, случившегося со мной недавно, понял, что писать все-таки буду.

Прежде, чем начать, хочу признаться: мне отчасти неловко тратить время (свое и того, кто будет читать) по такому, казалось бы, незначительному поводу, но остановиться уже не могу. Зуд, известный всем пишущим, вселился в меня. 

Итак, происшествие… 

Я ждал поезда в метро. Сидел на скамеечке с книжкой в руке, но не читал, а только делал вид. Дело в том, что на другом конце скамьи сидела девушка, каких не часто встретишь. Не девушка  —  загляденье! Картинка! И собой хороша, и одета прекрасно. При этом я не заметил косметических ухищрений, впрочем, я в этом не очень разбираюсь…  На меня девушка внимания не обращала, сидела тоненькая, изящная, с прямой спиной, видно, ждала кого-то.

«Какой выразительный, одухотворенный профиль!   —  думал я,   —  Высокий лоб, брови чуть приподняты…  Кто она?  О чем думает?  Кого ждет?»  Мне даже чуточку грустно стало. Эх, если бы меня ждала такая… гм…  не «красотка», нет.  Это слово не годилось для нее. На ней не было глянцевого налета девиц с журнальных обложек, она словно светилась мягким, ровным светом, озаряя все вокруг.

Богиня! Вот как бы я ее назвал! (Если вам показалось, что я чересчур высоко залетел, одно могу сказать: вы ее не видели.)

Заговорить, понятно, я не решился, хотя мне очень хотелось услышать ее голос. И вообще, хоть что-нибудь о ней узнать: где учится, чем увлекается, что читает… Здесь не было ничего от влюбленности (ну, если только самая малость), мне казалось, если я чуть-чуть приобщусь к ее красоте, сам стану красивее, совершеннее, чище.

«Красота  —  это ведь не просто правильные черты, —  говорил я себе, —  она отражение души!»

…Между тем прошел один поезд, другой… Прекрасная незнакомка повернула голову в мою сторону. Я поспешно опустил глаза, но она только взглянула на часы над туннелем  —  видимо, тот, кого она ждала, опаздывал.

В эту самую минуту на перроне появилась еще одна девушка и направилась к нашей скамеечке. Она приближалась, а у меня открывался рот и я ничего не мог с этим поделать. Та, что сидела, была прекрасна, но для описания этой просто не нашлось бы слов! Я понимал, что выгляжу глупо, но не мог оторвать от нее взгляд. Стучали каблучки, покачивались бедра, и чем ближе она подходила, тем яснее я понимал, как мне повезло  —  в один день такой парад планет!

Та, что на скамеечке, оживилась и помахала рукой. Я обратился в слух: сейчас они заговорят… Слова, которые они произнесут, одухотворят их образы, наполнят жизнью, и я унесу с собой это мгновенье. Оно будет согревать и вдохновлять меня — как Пушкина, который, наверное, испытал нечто подобное, когда увидел Анну Керн! Правда, я оказался счастливее: у него был один  «ангел чудной красоты», а у меня… 

Додумать я не успел.

—  Ну что?  —  сказала «Ангел №2»   —  Сидишь,  … … ?  —  и она назвала подругу непечатным словом, обозначающим женский половой орган.  Слово «сидишь» она выделила, а в собственно эпитет вложила легкую иронию. Вся фраза, в том числе и ЭТО слово, была произнесена без малейшего стеснения, громко, звучно, я бы даже сказал, смачно.

Не помню, что ответила первая, о чем они говорили дальше  —  я был в нокдауне! Наверное, если бы по рельсам в этот момент пробежал гиппопотам, я не был бы так поражен.

…Подошел поезд, прекрасные незнакомки уехали, а я еще долго сидел, глядя в книжку невидящими глазами. Сердце грызла тоска. Я пытался убедить себя, что ничего особенного не произошло. Ну, в самом деле, что плохого сделали мне эти девушки? Они, скорее всего, даже не заметили меня, просто поговорили друг с другом  —  на родном языке, как умеют.

И тем не менее, я был обманут, унижен и оскорблен!  Хотелось то ли стереть что-то с лица, то ли сплюнуть…

В какой-то сказке (кажется, Андерсена) у человека, хотевшего сказать дурное, изо рта выскакивала отвратительная жаба. Именно такое ощущение было у меня в ту минуту. Юное прекрасное лицо, и вдруг  изо рта  —  жаба! Фильм ужасов, да и только! Я сидел и думал:  что же у них внутри?  Там, откуда выскакивают эти жабы?  Грязь? Вонючая трясина?  Нечистоты?

Парадокс! Эти девушки хотят быть красивыми, они красивы вполне осознанно и целенаправленно. Представляю (вернее, не представляю), каких усилий им стоит их красота: одежда, прическа, косметика, диета, фитнес… И какой во всем этом смысл, если внутри грязь, от которой невозможно отмыться?

                                                                             2.

Когда я служил в армии (было это давно, в Белоруссии), в первый же день мне доходчиво объяснили, как запомнить цвета габаритных огней самолета: на каком крыле красный фонарь, а на каком  —  зеленый. Поначалу все путают. Прапорщик Пархомович, добрая душа, взялся мне помочь:

—  Меня тоже так учили.  —  сказал он.  —  Сразу запомнишь!

И громко, по слогам произнес то же самое слово, что и девушка на перроне.

Потом добавил: 

—  Правый  —  Зеленый. Понял?

Я запомнил навсегда, при этом у меня не было ощущения, что я выпачкался в грязи. В армии сквернословие  —  вещь обыденная. Для младших офицеров и прапорщиков, которые составляли круг моего общения, эти слова были такими же ходовыми, как «хорошо», «плохо», «иди», «принеси», «давай»… Они лаконично выражали понятия и эмоции людей, на плечи которых взвалена неблагодарная, грязная и тяжелая работа, да еще ощущение подневольности, которым так или иначе придавливает военная служба, как к ней ни относись. Они оставались грязными, эти слова, но в той грязи, среди которой звучали, были вполне на своем месте. А порой виртуозное владение ими вызывало прямо-таки восхищение.