Hasta la Victoria Всегда до победы

Hasta la Victoria Всегда до победы

— Девушка, девушка, купите для котиков корм. До пенсии не хватило денег.

Татьяна Ивановна удивлённо посмотрела на просительницу, чьи слова застали её посреди овощных рядов в супермаркете. К ней давно никто не обращался «девушка». Студенты и коллеги называли по имени и отчеству, те, с кем сводил случай, видя бесформенный балахон, учительскую шишку на голове и немодную оправу, говорили: «женщина». Она оглядела хозяйку котов: одета бедно, но чисто, в блеклый сарафан, никаких внешних проявлений пристрастия к алкоголю — ничего примечательного, если бы не уродующий правую половину лица нервный тик.

«На профессиональную нищенку не похожа, и не забулдыга», — оценила Татьяна Ивановна, а вслух произнесла:

— Какой корм нужен?

— «Вискас» едят. Только «индейку и горох» не любят.

— Пойдёмте. Вместе выберем.

— Спасибо вам большое, — с искренней радостью произнесла женщина на выходе из магазина, держа в руках уже оплаченную покупку. — Люди заводят домашних животных вместо игрушек, потом выбрасывают. А я подбираю. Пенсия маленькая, на себя почти не трачу — всё моим котикам. У вас самой есть кто?

— Нет, никого нет. Я одна. Не на кого оставить, когда в командировку уезжаю или на кафедре задерживаюсь.

— Вот и я по молодости много работала. Сама из деревни. Приехала в Новосибирск — пошла на завод. Чтобы квартиру получить, ещё и сторожем дежурила по ночам. В две смены пахала. Жильё получила вместе с инвалидностью.

— Я в НГУ[1] преподаю.

На перекрёстке они расстались. Татьяне Ивановне вдруг захотелось плакать — то ли от жалости к бедной женщине, то ли от жалости к себе. Конечно, она не сторож и не дворник, а кандидат исторических наук, и жизнь её вполне устраивает, но после беседы в магазине собственное возможное будущее предстало со всей очевидностью: одинокая старуха. Даже без кота.

Вернувшись домой, в трёхкомнатную квартиру в «сталинке», она первым делом громко включила радио. Задорная музыка разрушила тягостную тишину. Аппетита не было — купленные полуфабрикаты отправились в морозильную камеру. Татьяна Ивановна заварила чай и села за письменный стол. На нём аккуратной стопкой лежали отобранные тексты для подготовки научной статьи. На центральном месте, где обычно помещают фотографии семьи и детей, стоял портрет Гевары[2]. На снимке команданте небрежно держал клюшку для гольфа и весело смеялся, такой простой и естественный, совсем не похожий на «классический» образ Че. Каждый раз, когда взгляд Татьяны Ивановны задерживался на чёрно-белом кадре, она восхищалась мастерством фотографа, ухватившего мгновение, и любовалась Эрнесто. Именно из-за него она начала изучать Кубинскую революцию и защитила кандидатскую по теме «Формирование и эволюция мировоззрения Эрнесто Че Гевары». Кареглазый аргентинец был единственным мужчиной, на кого она могла мечтательно смотреть после истории, произошедшей в студенчестве.

Привычная обстановка успокоила Татьяну Ивановну. Вооружившись карандашом и словарём, она начала читать первый документ — копию кубинской газеты 50-х годов. Работа шла тяжёло: её испанского из самоучителя было явно недостаточно для политического текста. Промучившись полчаса, она позвонила Эвелине Геннадьевне, завкафедрой испанского языка и одной из немногочисленных своих подруг.

— Конечно, помогу, — охотно согласилась женщина. — Когда уже наконец созреешь для моих летних курсов? Через неделю начинаю с новой группой.

Эвелина несколько лет звала Татьяну на языковые занятия, но каждый раз та отказывалась, объясняя своё решение недостатком времени. Настоящая причина была в другом: ей не хотелось садиться за парту, показывать, что она чего-то не знает, снова превращаться в робкую пухленькую девочку — объект насмешек сначала одноклассников, а потом однокурсников.

— Через неделю? — переспросила Татьяна Ивановна.

— Да, да. Подтянешь испанский. Представь, сколько денег потом сэкономишь на переводах, — почувствовав в вопросе подруги интерес, Эвелина принялась энергично её уговаривать. — Бизнес-центр, где мы арендуем аудиторию, совсем рядом с твоим домом. И потом, всегда можно прекратить.

— Большая группа?

— Пять человек.

— Так и быть — записывай.

— Ты не пожалеешь, — подруга ликовала.

После того как Татьяна Ивановна согласилась посещать курс испанского, она в приступе сильной тревоги обкусала все ногти на руке. Ей никак не удавалось избавиться от этой детской привычки. Отчасти ситуацию спасали мятные леденцы, которые она грызла на парах. Студенты высмеивали пристрастие лектора в закрытых чатах, но открыто говорить боялись. Совсем не так, как в годы её учёбы.

«Толстуха. Очкастая. Балахон», — как только не упражнялись сверстники. В университете стало значительно лучше, исчезли школьные обидные дразнилки (например, «толстая бочка родила сыночка»), однако её по-прежнему недолюбливали за нескладный вид и чрезмерное прилежание. Только однажды она ощутила себя прекрасной, но сказка быстро закончилась.

Как и обещала подруга, группа собралась небольшая. Татьяна Ивановна обнаружила, что в свои 35 вовсе не самая старшая на курсе — был ещё солидный 50-летний мужчина. Он пришёл на занятие с дочерью-старшеклассницей. Кроме них в аудитории сидела пара студенток.

Эвелина закончила вступительную часть про учебники и план работы и перешла к алфавиту, когда дверь распахнулась и в класс ввалился загорелый молодой человек.

— Perdón, por favor[3], — нисколько не смущаясь своего опоздания, произнёс он и сел рядом с Татьяной Ивановной.

Шумно раскрыв рюкзак и достав тетрадь, парень громким шёпотом спросил её: