Счастье – что оно? Та же птица:
Упустишь и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
Тоже ведь не годится,
Трудно с ним. Понимаешь?
Я его не запру безжалостно,
Крыльев не искалечу.
Улетаешь?
Лети пожалуйста…
Вероника Тушнова
Ленка, моя Ленка! Её присутствие неизменно насыщало атмосферу вокруг терпким запахом грешных мыслей, сверкающих электрическими разрядами с эффектом гало. Налитые влекущим могуществом соблазнительно рельефные выпуклости, дополненные ангельским выражением лица, действовали на меня безотказно.
Справиться с нескромными мыслями в её присутствии я не мог.
Наши отношения, продолжительное время курсирующие в фарватере невинных платонических чувств, предполагающих неторопливые доверительные беседы, длительные прогулки рука об руку, изредка дружественные приветственные поцелуи, по непонятной причине зашли в глухой тупик.
Не знаю, чего именно от близкого общения хотела она, как представляла себе динамику сокровенной близости, о чём мечтала и грезила. Возможно, её вполне устраивал простодушный формат бесхитростной дружбы, а о большем она не задумывалась.
Я держал в уме, усиленно фантазируя, единственно возможный вариант, в котором секреты и интимные тайны между юношей и девушкой должны исчезнуть.
Если любишь – всё должно быть по-взрослому, включая откровенные прикосновения, волнующие кровь ласки, предельную интимную близость и далее – создание полноценной семьи.
Её изумлённо расширенные, то ли испуганные, то ли застывшие в восторге удивительно серые бездонные глаза позволяли с лёгкостью необыкновенной заглядывать в глубину целомудренно-бесхитростной души – девственной и чистой, как вода в лесном роднике.
И это не метафора, даже не гипербола, это реальное положение вещей.
Но время не стоит на месте, оно динамично. После любого первого шага обязательно последует второй, даже если ты намерен стоять как отшельник столпник на пятачке размером с арбуз.
Я думал о своей девочке как о единственной в целом мире награде, думал всегда, даже когда спал, особенно остро чувствуя потребность находиться рядом, когда смотрел на почти поспевший лунный диск, на рассыпанные в кромешной тьме мириады светлячков звёзд, до которых не дотянуться, не дотронуться.
Как до моей Леночки.
Звёзды далеко, а моя девочка, моя мечта, рядом – только руку протяни.
Но это тоже иллюзия, хитроумный обман. На Леночку можно было смотреть, вдыхать душистый ладан шелковистых волос, которые щёкотно лезли в нос, когда мы сидели впритирку; можно держать девочку за руки, дуть дурашливо на нос, прижиматься щекой, иногда обнимать за плечи.
И только! Лишь это дозволено строгим воспитанием.
Даже целовались мы с ней по-настоящему, чувствуя сладкий вкус губ, лишь в воображении.
Нет-нет, я не был обижен, обделён, не чувствовал себя отверженным, просто хотел большего, мечтал попробовать всё, чем могла удивить меня любимая. Я видел, чувствовал, знал, что запас девичьих тайн неиссякаем. Меня влекло любопытство и нечто большее, чего невозможно выразить словами.
Так было в восьмом классе (наверно я слишком рано начал созревать), потом в девятом.
В десятом я окончательно понял, что стал взрослым, хотя на фоне одноклассников, которые с лёгкостью необыкновенной рассуждали на не очень этичные темы, обсуждая без стыда результаты интимных свиданий с девочками, выглядел щеглом, отрастившим крылья, но не умеющим пока летать.
У Леночки, как и у меня, почти не было друзей: на них не хватало времени. Слишком много у нас было интересов.
Мы всегда были вместе.
Разлука, даже на несколько часов, вгоняла меня в тоску, побуждала философствовать в негативном ключе: что, если не станет Леночки!
Предположим, необходимо по той или иной не зависящей от нас причине расстаться. Основания не важны: её нет рядом, этого достаточно, чтобы испытать муки одиночества.
Зачем жить, если нет её?
Понятно, что переживать о том, чего нет, глупо, но что поделать, если чувствительное воображение подбрасывает подобные ребусы.
Позднее и Леночка прочувствовала потребность в более тесной близости, хотя всё ещё цеплялась за целомудренную невинность.
Мы уже достаточно долго были вместе, чтобы усвоить толику бесценных интимных уроков: научились целоваться, не отвлекаясь ни на что, по несколько часов кряду.
Рассказывать детали преодоления добродетельных девственных барьеров не стану – каждый должен освоить и прчувствовать эти навыки сам.
Казалось, что сделать это лучше меня никто не сможет.
Леночка была ненасытно любопытна, словно пьянела, испытывая чувственную дрожь от совершенно невинных уступок, а я чувствовал себя непревзойдённым любовником.
И вот мы оказались вдвоём на далёком от дома тундровом озере, где нет и не может быть никого, кроме нас.
Короткое северное лето, недели две-три – не больше, баловало небывалым теплом.
Мы переехали на мотоцикле через два болота и три “Тамарки” – глубокие, но узкие северные речки, в прозрачной воде которых плескались непуганые окуни, щуки и серебристые пелядки. Кричи, не кричи – никого километров на двадцать, если не больше.
Ленка не понимала или делала вид, что не осознаёт, для чего мы здесь, что должно произойти в ближайшие несколько минут или часов, но ничему не препятствовала, словно оцепенела или впала в прострацию.
Она пребывала то ли в шоке, то ли в блаженной эйфории (походная жизнь и полная самостоятельность вдали от дома были для неё откровением), потребовала немедленно включить магнитолу, увлечённо хулиганила, швыряла в воду плоские камни, звала танцевать.
В тундре нельзя расслабляться, особенно в начале лета: считаешь до десяти и уже ночь.
Шучу, это было раннее утро.
Несколько забросов спиннинга обеспечили нас ухой. Сухостой под рукой. Двухместную палатку мы поставили минут за десять, лагерь разбили играючи.
Солнце пекло неимоверно, даже заставило нас раздеться: не так, как могут представить себе жители юга или средней полосы – мы сняли лишь свитера и фуфайки. Одежда за полярным кругом многослойная даже при температуре в двадцать градусов тепла: такова специфика сурового климата. Комаров и мошку никто не отменял.
Я знал, зачем приехал: у нас в запасе было три до безобразия романтических дня.
Я и она, она и я. Мечты сбываются!