И только сердце знает

Глава 1. Покинута и отвергнута.

Рождественская ночь!

Вдали отзвучали священные звуки церковных колоколов. Блестящий снег окутал землю величественным белым покровом. В торжественной тишине дремала природа.

То была Рождественская ночь!

Убогая, от стужи дрожащая женщина, крепко сжимая в объятиях завёрнутого в легкий платок ребенка, шатаясь пробиралась по снегу.

— Я замерзла, мамочка, мне холодно, ах, как холодно, — жалобно шептали нежные детские уста.

 — Замолчи сердечко мое, мы скоро доберемся, скоро ты уснешь в тёплой комнатке!

Поспешно подвигалась стройная женская фигура, теснее

прижимая к себе дитя; подвигалась мимо одиноко рассеянных по дороге хижин, с их маленькими ярко освещенными окнами. В каждой из них сияющая Рождественская елка заливала светом путь молодой матери, пробирающейся, с дрожащим ребенком, по снежной дороге.

Скоро она казалась близка к цели. Перед ней, на горе, притаился старый замок Гогенштейн, своими башнями и зубцами выступающий на фоне темного звездного неба.

Но дальний путь и голод истощили молодую женщину, и здесь, в виду самой цели, у самых ворот замка, силы казалось покинули ее.

Но страшный холод и внутреннее возбуждение вернули её к сознанию. Дрожащее, с трепетным сердцем стояло теперь молодое, нежное существо, среди суровой зимней ночи, перед величественным наследным замком своего отца, гордого графа Гогенштейн.

Закрыта была дверь над которой в светлой, звездной ночи сверкал золотой герб.

Этот замок был замок её отца! И как подходила она к нему сегодня! — Нищей она стояла перед ним! Дрожь пробежала по её телу.

Три года протекло с тех пор, как она, молодая графиня Ирма, покинула отцовский замок! Три года как не видела своего отца и свою дорогую, нежную мать, три года как вдали от своего очага, боролась с нищетой, заботами и несчастиями, она, единственная дочь графа Гогенштейн!

Несчастная женщина!

Нерешительная, робкая стояла она теперь у входа замка, но для неё не было другого спасения! Дрожа ухватились её оцепенелые пальцы за колокольчик, и громко раздался звон по обширным коридорам старого замка.

Слуга, в блестящей ливрее, подошел к дверям, с любопытством заглядывая сквозь тяжелую железную решетку, за которой увидал стоящую женщину.

 — Негодная попрошайка! сердито закричал он, — что тебе надо в ночное время! Убирайся, ничего теперь не получишь!

Как острие кинжала проникли грубые слова в сердце испуганной женщины.

 — О! Отоприте, молю вас, отоприте, я не в силах идти дальше с моим ребёнком, доложите обо мне графу! — вырвалось из уст несчастной, не решавшейся открыть своего имени.

 — Графа видеть нельзя! — сурово ответил лакей и повернулся.

 — Ради Милостивого Бога, ради моего бедного ребенка, отоприте умоляю вас, отоприте! — закричала ему вслед молодая женщина, душераздирающим голосом, — я должна говорить с графом! Граф милостив я знаю, он никогда еще не отвергал просящего!

Эти слова казалось смягчили сердце слуги.

Он впустил молящую и удалился, чтобы доложить своему барину о необычайном ночном посещении.

Опустив на руки свою сумрачную голову, перед письменным столом сидел граф Гогенштейн, в своем обширном, с расточительной роскошью убранном кабинете, ярко освещенном огнями зажженной люстры. Ценные картины, в широких золотых рамах и хрустальные зеркала украшали стены. Одинок в эту Рождественскую ночь, погружен в глубокие думы, граф не расслышал легкого стука в дверь, в которую, тихо отворив ее, вошел лакей.

 — Нищая настоятельно просит о доступе, нет возможности избавиться от нее, — доложил он

Граф с изумлением взглянул на него.

 — В такой поздний час? — спросил он. — Кто же она? — Что ей надо?

 — Я еще никогда не видал ее, — отвечал лакей, — она по-видимому не здешняя.

 — Пустить её в кухню и накормить, — приказал граф. — Также и приют дать ей на ночь, если он ей нужен.

Черты лица старого вельможи смягчились, когда он произносил эти слова. Как ни был он строг и непреклонен, но для бедных в нем билось теплое сердце.

По уходу лакея, удалившегося для выполнения приказания своего барина, граф снова отдался своим думам.

Опять послышался стук в дверь.

На резко произнесенное: «войдите» появилась на пороге фигура бледной молодой женщины только что так трогательно умолявшей о допущении в замок.

Изумленно обратились взоры графа на бедно, почти нищенски одетую женщину, без доклада явившуюся перед ним.

Его гнев уже готов был выразиться словами, когда незнакомка откинув платок, открыла свои тонкие черты.

 — Отец! Отец мой! — вылилось из уст нежного создания, на благородном лице которого выражалась мольба.

 — Ирма! — вскричал граф испуганно вскакивая с кресла и с расширенными зрачками вглядываясь в стоящую. Был ли это сон? Тень ли стояла перед ним? Была ли это его дочь?.. его несчастная, отвергнутая дочь!