Ида

Ида бежит по утреннему снегу, и встающее из-за холмов солнце лукаво светит в ее разгоряченное лицо.

На восток.

Рано-рано встает Ида, чтобы добраться до соседней фермы, и каждый раз думает: «Ну, это в последний раз».

Виновато крестится на папашины иконы, накидывает шубку, шапочку, обувается в сапожки на меховой подкладке, крадучись идет с заднего входа и бегом со двора.

Страшно ей и любопытно, и весело.

Полчаса бега по свежему снег, по укатанной идущими в город санями дороге, и она уже стучится в крепкую дубовую дверь большого, высокого дома.

А уж там Мартин.

- Замерзла, замерзла, - целует он ее в нежные розовые губы, и Ида смеется.

Мартин снимает с плиты вскипевший чайник, достает малиновое варенье с полочки – самое вкусное варенье для долгожданной утренней гостьи, но до чая у них не доходит.

Чай остается на потом, когда оба устанут, и пересохший рот так страстно будет искать спасительной влаги.

Как же соскучились они друг по другу!

- А что у нас тут такое, - говорит Мартин, трогая Иду под кофточкой.

Ида отвечает.

- А тут, - говорит Мартин, снимая ей юбку.

Ида краснеет и шепчет ему на ухо.

Ах, какие нежные локоны у Иды, как щекочут они мужскую грудь.

Ах, какие ласковые у Иды пальцы, как любопытно шествуют они по мартинову телу, как все ново им и интересно, как сводят они с ума.

Ах, какие мягкие у Иды губы, какая трепетная, чуткая грудь, и какая мягкая-влажная-чудная Ида – вся…

Есть у Мартина другие женщины, но ни одна из них не хороша так, как Ида, и ни с одной он не нежен так.

Семнадцать лет. Чистое, неподдельное золото первых ласк, первого чувства.

Молодое женское тело, только вышедшее из детства.

Заигравшаяся, загулявшая в нем душа.

О других женщинах Ида не знает, только смутно догадывается, безошибочным женским чутьем понимая, что у такого красавчика, как Мартин, других женщин просто не может не быть.

Нет, не знает о них Ида.

Но зато она знает, что очень ему дорога.

- Ах, грешно, грешно, - вздыхает она, склонив голову ему на грудь.

- Ах ты маленькая моя девочка, - смеется Мартин, целуя ее тонкие пальцы. – Бога нет, что боишься ты…

- Богохульник ты, ты безбожник, - плачет Ида, и горячие капельки язвят Мартину грудь хуже скорпионьего жала.

- Что ты девочка, что ты, золотце, - утешает он Иду, целуя в губы и разгоревшиеся глаза.

Как все удачно и просто у них, будто бы задуманы они друг для друга, будто бы с начала времен так и должны они быть вдвоем, Мартин и Ида. И он большой, а она маленькая, он сильный, она слабая, и где у нее впадинка, там у него выпуклость…

И им вместе хорошо и нескучно.

Ида не знает, что бывают притворные страсти и придуманные восторги, усталые истерики, фальшивые признания и расчет.

Где-то, может, слыхала она об этом, кто-то говорил ей, но по правде, на себе испытав, она этого еще не знает.

Не знает она и будущего своего, того, что отец выдаст ее за богатого скотовладельца со вставной челюстью, нервным тиком правого глаза и взрослой дочерью от первого брака.

Не знает Ида, что Мартин страстно полюбит богобоязненную женщину, которая не ответит ему взаимностью и уйдет в монастырь, а ему суждено будет всю жизнь быть несчастным и только безрадостно перетирать дни…

Не знает об этом Ида.

Да и зачем ей это знать?

Радостно бежит она по утреннему снегу, и ветер ласково холодит ее раскрасневшееся лицо.

14.02.08