Идем на танцы

Идем на танцы

Идем на танцы

Александр Гарцев

Веселая у нас компания. Сегодня вечером идем на танцы.

Суббота у меня пролетела быстро, в таких же будничных, как и вся рабочая неделя, хлопотах - учеба, мысли, люди.

Если раньше со словом суббота у меня возникали ощущения чего-то светлого, отличного от обычного рабочего дня, прогулки например, река, купание, рыбалка, кино, легкое настроение, друзья, то сейчас, с началом учебного года и занятий в техникуме, оно как-то притупилось.

Хотя, притупилось, совсем не то слово.

(После того, как я стал записывать свои мысли, впечатления, описывать настроения и ощущения, я просто сердцем чувствую, что не то слово употребил, не к месту написал, не в том контексте, в каком хотелось бы. Строже стал подходить к выбору слов. Вот и слово «притупилось» не на месте и не то. Ощущения, конечно, могут быть острыми. Но не могут же быть тупыми. Ох, хорош, как хорош русский язык! Полюбил его я.)

Так вот, продолжаем.

Притупилось совсем не то слово. Просто чувство ответственности не покидает меня и в выходные дни. Постоянное сознание своей ответственности за себя-студента, за свое время, вынуждает поглядывать на часы, ведь надо еще конспект написать, упражнение выполнить, столько - то страниц в сопромате, в электротехнике, в летательных аппаратах прочитать, перевод по — немецкому сделать технического текста. Да мало ли дел навалилось? Вот так и стирается грань между буднями и выходными.

И время я начинаю как-то странно чувствовать. Оно, как мысли мои, появляются, будоражат, текут, текут, а потом уплывают, исчезают куда-то.

Вот и время, вроде есть оно, а потом уже - нет. Утекло. Кончилось. Знай на часы поглядывай, да успевай дела делать. Интересный феномен — это время. То мгновенье вечностью кажется, а то часы и дни — мгновеньями. Нет уже той детской и юношеской безмятежности и парения в безвременье, как в медитации.

Озабоченность, какая -то, постоянная, независимо от того, будни это или выходные.

Во взрослую жизнь вступаем, что-ли?

Я иду к Князю.  Мы с парнями собираемся сегодня на танцы. Встречаемся у Князя. Князь — это Колька Князев, наш друг. В нашей компании давно. Он уже большой. Ему 19 лет. На 2, а некоторым на 4 года старше всей нашей компании. Колька рабочий. Работает на механическом заводе. Даже разряд токаря имеет. Заканчивает ШРМ. ШРМ — это школа рабочей молодежи. У нас в городе хорошая вечерняя школа. Ее директор, Бабинцев Николай Андреевич, хороший директор, участник войны, с боевыми орденами, разведчиком был. Уважает его молодежь.

Наша вечерняя школа хорошая, основательная. Многие ребята из этой школы, например мой двоюродный брат Валерка, его одноклассники - Женя, Валера, Володя, да многие другие даже поступили по направлению завода в Пермский политехнический институт.  Инженерами будут. Вот и Колька одиннадцатый класс заканчивает.

От моего дома на Урицкого до этих двух домов, где живут Женька, Колька и Выса, Сашка, Баса, Шурик и Алка, в общем, вся наша компания, идти минут пять, а то и меньше.  Достаточно пройти мимо поликлиники, заводского общежития и перейти дорогу. Дорогой мы называем улицу Советскую, что  змейкой тянется  через весь наш город, от начала у Доручастка, через микрорайон лыжного комбината, механического, (608-ым его называют еще с военных лет), через Крутиху, через микррорайон КДП, (зовут его еще 41-й завод) и до самого конца города, где автоколонна 1579.

Я недавно уехал из этого района. А так всю жизнь, все мои 16 лет прожил в этом деревянном двухэтажном доме. Таких двухэтажных одноподъездных весьмиквартирынх деревянных у нас на улице 4 дома. Их построили после войны. Строили пленные немцы. Даже парни старшие хвастались, что немецкие каски находили на чердаке. Мы, конечно, чердаки все облазили еще в далеком детстве, но касок немецких так и не нашли. То ли не было их там никогда, то ли старшие пацаны растаскали. Но все равно, когда мы были маленькие, залазить на чердак страшно было. Темно там. Как представишь, что немцы там спят или ходят. Брр.

Все квартиры в наших домах коммунальные. Жили по три — четыре семьи. Отапливались дома печками. Наш дом был домом начальства. Элитный дом. Если в тех трех домах туалета не было. Он был на улице, рядом с помойкой. То у нас был теплый туалет. И в нашем доме жило начальство да льготники, да семья Макаровых многодетная.

Мы с мамой, например, жили в таком доме. она главный нормировщик в главном цехе завода. С нами в квартире Александр Федорович шофер директора. У нас же на этаже — заведующая детским яслями, единственными в городе Маргарита Михайловна.  Внизу завстанцией скорой помощи.  У Алки родители тоже начальство. Мастер на завод. У нас в доме жили и работник исполкома, и инвалид войны, и известная учительница математики.
 
У домов стояли сараи. У каждой семьи был сарай. Там дрова. Ведь каждая квартира отапливалась печкой. Кто-то кроликов держал, кто-то свиней. Мы с мамой переехали в благоустроенную квартиру на Урицкого уж года два, а я все хожу сюда, в свой район, к своим пацанам, как будто и не уезжал. Все здесь такое знакомое, родное. Тем более идти-то две минуты.

Дверь открыл Колька.
- А, ты? Здравствуй.
И он, не дожидаясь пока я переступлю порог, протянул руку.
- Здравствуй, ты один?
Вопрос был задан по инерции.
- Как видишь.

Да, я видел. В комнате было тускло, хотя три лампочки, изображая какое-то подобие люстры, стыдливо свисали с потолка. Заливался телевизор, застыли на плюшевом ковре, висящем над диван-кроватью три богатыря, а под ними, сидел или лежал, ну в общем находился Колькин отец, неестественно закинув куда - то за плечи свою как всегда нетрезвую голову. У Кольки отец тихий. Он, когда выпьет сразу спит, сидя ли, лежа ли. Мне даже иногда казалось, что и стоя может спать, если его привалить в уголочек и подпереть чем — нибудь.

-Все дома. - сыронизировал Колька, кивнув в сторону трех богатырей со спящим четвертым, - и пошел к зеркалу, продолжая расчесываться. Видимо за этим занятием я его и застал.
- Проходи, садись.
Прошел. Сел. Соседство, конечно, не очень, подумал я, поглядывая искоса на застывшую фигуру. Но изваяние не шевелилось, и я успокоился.

Колька все причесывался. Любил он причесываться и бриолинить волосы по самой последней моде. Был он роста среднего, но может чуть-чуть к высокому. Но высокого, конечно, с большой натяжкой. Хотя рост его и был приличный, но он не казался высоким, потому что был упитанным и коренастым.

У него в сарае мы оборудовали маленький спортзал. Грушу сшили, опилками набили, положили на земляной пол половики. Не знаю, где и взяли. Скинулись, купили две пары боксерских перчаток. А вот железа и покупать не пришлось. Откуда — то появились две двухпудовки, ржавые, пудовка, гантели. В общем, все, чтобы качаться. Но мы не фанаты качки. Нас больше бокс интересовал. Ох и били грушу. Кулаки всегда в ссадинах. Мешок-то из мешковины. Царапается. Плохо это. Перчатки уже все истерлись.

Колька среди нас отличался особой стойкостью в дворовых поединках, между нами.  Устраивали мы такие. Не все же грушу бить. Бои у нас вежливые. За каждый удачный удар в ухо или в лоб извинялись. Хотя от этого не легче было. А Колька из всех нас атлетикой занимался искренне, самозабвенно и серьезно. Так серьезно, что даже в больницу угодил, что-то с сердцем. Перекачался, видимо. Даже в армию его из-за этого не взяли или из-за зрения. Не знаю.  Женька еще хорошо занимался. А я так, кое-как. Выса вообще приходил, чтобы только посидеть, да позубоскалить. С Басой никто боксировать не хотел. Он толстый и руки у него длинные.
 
-Ну, парни, кто со мной? - ехидно спрашивал он.  И к своему большому удовольствию, не найдя желающих, брался за двухпудовки.

Я все удивлялся, как здорово Колька удар держал. Я так сразу, если прямым получу по лбу, или боковым в ухо, или апперкотом в челюсть, так мне надо сразу остановиться. Отдышаться. И башкой покрутить, чтоб в себя через полсекунды прийти, да туман, а иногда темноту вечернюю из глаз повытрясти.  Тряхнуть головой слегка, а потом продолжать бой. А вот Колька вообще чудо.  Он почем-то часто пропускал прямой. Этим все пользовались. Как дашь ему в лобашник изо всех сил. Извинишься, конечно, после этого. А ему хоть бы что! Мотнет головой и снова драться.  Никогда бой не останавливал. Молодец! Упрямый.

Сейчас его очки поблескивали в зеркале в такт расчесыванию. У Кольки зрение плохое. И серые невыразительные глаза его смотрели из-под толстых стекол очков на мир как-то с недоумением, вопросительно. Но очки придавали его лицу солидный, я бы сказал основательный и модный вид. Вот они снова блеснули издалека, и я услышал ошеломляющую новость:
-Я, Сань, в юридический собираюсь.
-Ты? - невольно воскликнул я от неожиданности.
-А что? - очень невинно и нисколько необиженно прозвучал его вопрос.
-Да так, ничего, - соврали мои губы.

И пока он искал бумажки с правилом приема я соображал. Так Колька собрался в институт. Хорошо. Молодец. Но сможет ли поступить он туда? Там ведь, наверно, философию изучают. Право какое-нибудь. А ведь Колька из двух-трех слов предложения свои строит. Думает подолгу. И не работает над собой. Не самосовершенствуется. Сколько я пытался его затащить в свой литературный кружок! Сколько ему предлагал начать писать стихи. Рассказы предлагал рабочую жизнь свою описывать. Я бы помог. И в редакцию бы го рассказы отправил. Но нет у него интереса к этому. На занятиях кружка литературного нашего он, конечно, присутствовал иногда, когда не работал. Сидел. Позевывал. Не интересны ему, большому парню, наши стихи.

А вот споры ему наши нравились.  В спор он обязательно вмешивался, особенно если по жизни что-нибудь. Любил и вопросы каверзные задавать. А тут сразу и в институт, да еще в юридический.

Диктор в телевизоре объявил итоги отборочного матча чемпионата мира по футболу Польша-Болгария. Матч только что кончился. Я смотрел на экран, на Колькины руки, роющиеся в жидкой стопке тетрадей, на эти рабочие руки, которые столько бы пользы могли принести на заводе, на затылок его поблескивающий бриолином, и думал: «Интересно, удастся ли ему переключиться с труда физического на труд умственный»? Не знаю.

-Держи.
В мои руки упал справочник для поступающих в ВУЗы СССР на 1967–1968 годы. Открыл закладку. «Правила поступления в Саратовский юридический институт».
-И три  экзамена всего сдавать?
-То-то и оно! - гордо отвечает Колька и в его линзах радостно блеснули три одинокие лампочки, гордо изображающие что-то похожее на люстру,
- только иностранный еще.
-Итак, - подвожу я итог, - русский, литература (устно), русский, литература (письменно), история СССР и иностранный.
- Там профилирующий — то русский, литература, а иностранный так. Мне бы на тройку сдать, - донеслось из кухни.
- Мне б его на три, - задумчиво повторил я. - Коль, а Коль, - крикнул я ему на кухню. - А почему в юридический—то? И почему в Саратов?
Ответ Колькин был предсказуем и не нов вовсе. Мол, не люблю я математики, а здесь ее и сдавать не надо, мол история — это ерунда, главное — это русский и литература на пять сдать. А там.
-А почему не в наши, кировские, не в политехнический, не в пед?
Тут он почесал затылок:
-Видишь ли, Санька, - и развел руками, причмокивая, так и не сумев сформировать мысль. Махнул рукой. Но я все понял и так. Подальше. Мол там полегче поступить.

Несчастный Колька, наивный Колька, уж не думает ли он, что туда поступить легче и учиться легче. Ведь везде одинаково. Зря он так думает. И вообще, как следовало из его путаных разъяснений, он сам все смутно видит, но фантазии эти, несомненно, тешат его душу.  Мне не хотелось Кольку сразу приземлять с этих заоблачных вершин и не мог прямо сказать ему, что мол не его это. Зачем парня обижать. Мечта должна быть у каждого. Но чтобы сбыться, мечта должна жить в душе долго-долго, может много лет, чтобы исполниться, да к тому же надо вкалывать и вкалывать самому, чтобы хотя просто ее приблизить и сделать реально видимой.

Он еще что-то заикнулся, спросил меня о призвании. Выслушал мой многословно- мутный ответ. В очках его искорки интереса не зажглись, и я печально констатировал, что и сути этого высокого слова «призвание»  он не знает.

Я не позволил себе прямо отрубить его мечтания, не позволил указать на его недостатки в самообразовании, не напомнил о том, как он проигнорировал мои страстные призывы к нему заняться литературой в моем литературном кружке,  написать рассказ о своей рабочей жизни. Ничего я ему такого не сказал и не мог сказать. Зачем? Я зашел издалека. Я просто спросил Кольку, а знает ли уважаемый абитуриент, когда была и по какому поводу Тегеранская конференция? А когда состоялся третий съезд комсомола? А апрельские тезисы Владимира Ильича, знаешь?

(Это я с таким заумным видом для понта спросил. Спросил потому, что сам только вчера по истории прошел, а про тезисы позавчера на собрании нам рассказывал секретарь комитета техникума Виктор Ершов.)

Ничего. Молчит Колька. Ага, злорадствую я, ощутив себя сразу этаким профессором, с удовольствием пытающего нерадивого студента, или, не худой конец, нашим преподавателем истории Самсоновым, уважаемым мной человеком. Колька молодец. Он на мой подленький прикол не обиделся. У Кольки выдержка хорошая на наши шутки. За что мы его и ценим. Ну, ничего, если захочет поступать, нагонит, выучит, поможем. Ни одной эмоции не отразили в его очках три тусклые лампочки, изображающие люстру. Ничего. По русскому и литературе я уже не говорю. Здесь еще хуже. Заговорили об иностранном.


-Ты знаешь, Коля, - хвастливо поправляю я свою прическу перед зеркалом его бриолином, - я себе выработал программу по немецкому языку. Мало-мало сдвиги есть. Учу по пять слов в день. Нормально получается.

- Да, мне бы немецкий на три, - повторил свою мантру Коля. И вздохнул, сняв вспотевшие вдруг очки, и посмотрев на меня своим классически недоуменно- печальным взглядом поверх их. 

- Коль, ты не расстраивайся. - успокаивая я его, когда мы вышли из дома и направились в клуб на танцы. У тебя весь год впереди.  Если захочешь, я помогу.

Подошли Санька Носач, Баса, Выса. А Жека у клуба будет ждать. У них с Максом там какие — то дела. Прямо ко клубу и подойдут.

Идем шумим, смеемся.  Князь впереди. Довольный, модный энергичный.

А мне подумалось грустно. Вот идем на танцы. А ты, Князь, мечтаешь поступить в институт. Так ты выбери, танцы или подготовка к поступлению? Я бы тебя поднатаскал. Когда тебе еще готовится? 8 часов смена. После смены вечером вечерняя школа. Только выходные и остаются. Ведь если ты собираешься готовиться к поступлению в институт, то ведь не на танцы надо идти, а в библиотеку бы, что ли.

Вот так мы и выбираем свой жизненный путь.