Игра Мёртвых Богов

Глава 1.

Прихорашиваясь перед зеркалом в маленькой парижской квартире сестры, Сильвия напевала себе под нос песенку о пастушке, которая ждала своего пастушка, и что потом из этого вышло.

- Сильвия, перестань! - воскликнула сестра - А вдруг дети услышат!

- А что такого-то, сестрёнка? - отмахнулась младшая - Одилетт сейчас играет на кухне и, мне кажется, ворует пирожки, когда Соланж не видит. А Марк ещё не пришёл домой.

- Но он будет с минуты на минуту!

- Ну, вот и я тоже с минуты на минуту допою...

Аннетта только махнула рукой и вышла из комнаты. Как обычно, спорить с сестрой у неё не было ни времени, ни желания. Да и к тому же, Сильвия была такая очаровательная и милая!

"Прямо мой первый ребёнок..." - прошептала молодая женщина, глядя на распущенные кудявые волосы сестры, когда та крутилась перед зеркалом и рассматривала, как на ней сидит обтягивающее светлое платье.

- Кстати, Аннетт, а ты уже слышала, что с Севериной случилось? - спросила оша шёпотом, убедившись, что Марк ещё не пришёл из школы, а Одилетт с весёлым визгом и смехом убежала в кухни в свою комнату.

- Нет, ну, что это за ребёнок, а! - любя, ворчала старая кухарка, грозя полотенцем в сторону своей любимицы — Ну, настоящий бесёнок! И ведь знает же, что мы все её за это и любим, вот ведь хитрая лисичка.

- Это какая? - шёпотом спросила старшая сестра у младшей — Та самая, которая ещё приходила к нам один раз и которая...

- Да, та самая. - прошептала Сильвия, становясь серьёзной — Я не знаю, что уж она там себе напридумывала, я в такие дела не лезу, но она, говорят... Кошмар, в общем. Как такое вообще могло произойти?

И, наклонившись к старшей сестре, она зашептала ей на ухо.

Как истинная парижанка, и к тому же швея, Сильвия всегда наряжалась, как на праздник, и могла сшить поистине королевский наряд даже из простого куска ткани. Белой ткани, если быть точным: молодая женщина очень любила цвета, - но и белый был среди её любимых.

- Ах, да что ты понимаешь! - мечтательно сказала она как-то своей подружке, старой девице с лошадиным лицом - Когда я наконец разбогатею, то обязательно открою свою мастерскую, и у меня будет много-много нарядных платьев, лёгких, воздушных, кисейных, белых, как облако - и кружевных, как листья акации!

Северина, слушая свою молодую подругу, только закатывала глаза и кивала, как взрослый, умудрённый годами и опытом или просто считающий себя таковым, слушает ребёнка и считает его слова полнейшим бредом.

А в Париже весной и правда было восхитительно.

Редкие чайки прилетали с Сены, наперебой крича о том, как прекрасно открытое море и танцуют корабли на волнах, и как хороши собой загорелые красавцы-матросы с кораблей, ходящих между двумя полосками суши по синей водной глади.

Сильвия жеманно смеялась и лукаво поглядывала на Северину из-под опущенных ресниц. А та только вздыхала: нет, никогда молодая парижанка не исправится и не изменится! Мало того, что она своего ребёнка без мужа родила, так ещё и считает на полном серьёзе, что имеет полное право ходить с гордо поднятой головой, да ещё и не раскаивается ни в чём.

А надо бы: она-то, Северина, никогда себе такого не позволяла! И даже в свои тридцать пять лет она оставалась нецелованной девственницей и гордилась этим. По крайней мере, она так говорила и давала понять другим; внутри же всё было далеко не так радужно и гладко.

Она завидовала молодым мамашам и жёнам, которе гордо гуляли под ручку со своими мужьями, выгуливая обручальные кольца, наряды и драгоценности, завидовала молодым девушкам-модисткам и портным, которые много и тяжело работали всю неделю, а выходные посвящали себя тому, что «сорили собой», а потом возвращались на работу уставшими, потрёпанными — и насытившимися. Долгими вечерами она завидовала даже шлюхам, потому что те хотя смогли стать привлекательными для мужчин, да ещё и получали деньги за свою любовь; она же, Северина, не привлекала даже саму себя.

«Что, завидуешь, старая кошёлка? - спросил кто-то Северину, когда она решила напомнить о нравственности и морали, равно как и о том, что порядочная девушка и женщина должна беречь себя — Ты-то никому не нужна! А у наших ножек — весь Париж. У наших разведённых ножек, если ты понимаешь, о чём идёт речь. Хотя, что это я? Конечно, не понимаешь. Ты ведь у нас королева-девственница. Вернее, просто, без королевы.»

Тогда старая девица ничего не сказала. Её обидчица, кстати, в скором времени выла замуж и уехала в деревню, править бакалейной лавкой мужа, командовать многочисленной прислугой и обшивать всех домочадцев, а сама Северина осталась как на раскалённых углях досады, ревности, никому не нужной гордости, которая душила её, как слишком тугой корсет — и неутолённого желания.