Их новенькая

Пролог

Иногда мы сами усложняем собственную жизнь...

Пролог

Я наверняка совершаю ошибку.

И пожалею об этом. Обязательно.

Но, как говорится, русские не сдаются.

Я встряхиваю кудрями, расправляю плечи и захожу в дом. Далеко не простой дом, прошу заметить — здесь живёт и хозяйничает само зло. Линда Гросс — директриса местного колледжа Санта-Моники. Именно поэтому сегодня здесь собрался почти весть колледж — кто упустит шанс развлечься в гостиной самой Гарпии, как "ласково" зовут её студенты, пока она об этом не знает? Разве что те, кого не приглашали. Но учитывая то, кто устроил эту вечеринку — гостей тут уйма, и отказаться от приглашения посмели лишь единицы.

Такие, как я, например.

Но я всё же здесь. И обязательно об этом пожалею!

Глупо было срываться из дома из-за одного сообщения. Очень глупо. Я ужасно, просто невозможно, глупая...

И, наверное, заслуживаю то, что на мне, чуть не сбив с ног, виснет паяный парень, обдавая моё лицо неприятным запахом перегара:

— Ли-и-и... Нет, ты не Лиз, — хмурится он, пытаясь сфокусировать взгляд на моём лице.

— Как наблюдательно, — морщусь я, снимая с шеи его лапу.

Парень щурится, опасно накреняя свой пластиковый стакан с напитком в мою сторону, а затем его глаза расширяются. Вероятно, узнал.

— Я-я не хотел... — выдыхает он очередную порцию перегара и бежит от меня, как от чумы, собирая по пути возмущённые крики тех, кого задевает своими плечищами.

Я скриплю зубами и иду дальше.

Вот, где мне его искать? Потому что я обязана его прикончить за то, что он меня обманул. В очередной раз. Чёртов кретин!

Я сначала чувствую его тяжёлый взгляд, а уже потом смотрю в его сторону. Злость. Снова она. Ну так я тоже чертовски зла, придурок!

Ник усмехается, двигает к себе бутылку виски по столешнице кухонного островка, наполняет рюмку через край и одним махом опрокидывает её в себя. Последнее он делает, прожигая меня яростным взглядом. А затем вновь берётся за бутылку.

Я отмечаю, что находиться поблизости с ним никто не рискует, самые смелые, или ненаблюдательные, что больше похоже на правду, стоят во второй половине кухни, словно на подсознании чувствуют тяжёлую ауру этого парня.

Я оставляю позади последних из них и останавливаюсь у островка. В висках вместе с пульсом, злостью и тревогой долбят грёбанные басы. Ненавижу громкую музыку.

— Я всё понял, Новенькая, — выплёвывает Ник, вынимая из пачки сигарету, вставляет её в зубы, чиркает той самой зажигалкой и, сделав затяжку, выпускает едкий дым мне в лицо. — Могла не утруждаться.

Я опираюсь бедром на стойку, скрещиваю руки на груди и приподнимаю бровь:

— Прости?

— Пошла ты, — новая порция дыма мне в лицо.

Прикрываю глаза, чтобы не сорваться на крик, и тем самым допускаю ошибку. Пальцы Ника жёстко впиваются в моё предплечье, он дёргает меня на себя и сразу же врезает мою спину в островок. Столешница больно впивается в поясницу, а Ник напирает спереди, упирая в неё ладони по обеим сторонам от меня. Влажное дыхание опаляет скулу, ползёт к шее, а после замирает у уха:

— Нравится, стерва? Тащишься от того, как я близко?

Я проглатываю обиду, правда это не спасает миг назад пересохшее горло, и замечаю сухо:

— Ты пьян, Ник, и у тебя в одной из рук сигарета, если ты забыл.

Он резко, по дороге мазнув по моим губам своими, переключается на другую сторону моего лица, трётся носом по коже шеи, а затем обжигает её языком в ямке у уха. От вязкого, влажного движения по коже бегут острые мурашки.

— Ты такая же, как все, — горячо шепчет он мне на ухо. — Дешёвка, возомнившая себя особенной. Без нас ты так и осталась бы серой мышью, иммигрировавшей из России, ясно?

— Я вас об этом не просила, идиот! — шиплю я в ответ.

Следующую реплику Ник проговаривает с особенным наслаждением, смакуя каждое слово, как никотиновые затяжки его любимых, грёбанных сигарет:

— Пошла. На хрен. Ан-ни.

Он резко отталкивается от стола, стряхивает в мою сторону пепел сигареты и глубоко затягивается, чтобы вновь процедить вместе с дымом:

— Пошла на хрен.

— Макензи, ты редкостный говнюк! — тоже цежу я. От злости, кипящей в желудке, мне не хватает воздуха. — Эгоистичный, беспринципный и бездушный мудак!

— Всё это я уже слышал, — закусывает он сигарету, делая шаг к островку и бедром отпихивая меня в сторону, потому что я стою на пути к спиртному. Я чудом удерживаюсь на ногах, если что. — Вали к нему, раз пришла.

— Так ты этого хочешь? — с силой сжимаю я пальцами столешницу.

Ник скидывает бычок в горлышко пустой бутылки и смотрит на меня. В тёмных глазах лютая стужа, оседающая на моей коже зябкими мурашками:

— Я хочу, чтобы ты отвалила от меня наконец.

— Прекрасно! — выплёвываю я. — Я так и поступлю.

— Я счастлив, видишь? Проваливай уже.

Я смотрю на его ровный, в какой-то степени, хищный профиль с желанием вывести его из себя. Хотя бы раз. Хотя бы один чёртов раз он мог бы сказать то, что на самом деле думает! Разве, это так сложно? Сложно быть нормальным? А не этой бездушной скотиной?

Это бессмысленно. Нечестно. И дико бесит!

Сжимаю зубы, разворачиваюсь и ухожу. Он же этого хочет? Пожалуйста!

Правда далеко уйти мне не удаётся.

Где-то посередине гостиной мою руку ловят чьи-то пальцы, дергают на себя, перехватывают за плечи и припирают меня спиной к стене. Я пугаюсь, а затем слышу знакомый голос:

— Знал, что ты придёшь, моя милая русская.

Оливер.

Я выдыхаю, и не могу удержать себя от тревожного взгляда за широкий проём кухни. Ник, опираясь ладонями в островок, отворачивается.

Я нервно улыбаюсь Оливеру:

— Это не то, что ты подумал.

— Брось, всё понятно. Я рад, что ты здесь.

Он гладит пальцами мою скулу, и мне хочется повести плечом, чтобы их убрать, но я не решаюсь. Вместо этого я смотрю Оливеру в глаза и думаю о том, что мы похожи. Слишком рано мы остались без ласки родных матерей, пусть и по разным причинам. Мне сложно представлять, что я когда-нибудь осмелюсь его чем-то ранить.