Икар

Икар

В городе, который день, мела метель. Мела и присыпала осенний мусор, дырки в асфальте, неоновые цвета вывесок, яркие улыбки рекламных баннеров, равнодушие прохожих и сумрак, скопившийся в душах и в потаенных углах города. Ссыпалась из небесных дыр в побелевшие улицы и дворы, прижималась к бордюрам светлой пенопластовой крошкой, заполняла сам воздух бесконечным кружением и мельтешением мелких холодных насекомых. Мела.

Человек живет в кругу привычного, в среде удобного или по средам. Места, где бывает человек, определенны и известны. Размеренны и привычны. Ритуальны. Человек годами не меняет кафе, в котором по вечерам пьет кофе, банк в котором хранит свои деньги и оплачивает счета, работу, на которой по заведенному однажды порядку работает, совершает те или иные действия, общается с коллегами или сорится  с ними. И коллеги его ему хорошо известны и привычны. Слышны одни и те же фразы, одни и те же шуточки. Те же рассказы и те же обстоятельства. Жена или муж тоже привычны и удобны. Поэтому их тоже меняют не часто. По необходимости. Случайным образом. Тогда, когда вся эта размеренная и удобная жизнь дает трещину, вскрывается внезапными событиями и  такими же внезапными отношениями с незнакомыми или неожиданно знакомыми, но неверно оцененными людьми. То есть, однажды, в жизни человека случается невероятное или маловероятное событие. И все – рушится. Летит в тартарары. Сыплется. Заметает.

День за днем.

Год за годом.

Из поколения в поколение.

Вам нет нужды прислушиваться к своим словам и чувствам. Смотреть в небо. Ловить языком холодных насекомых. Приглядываться к вывескам и прохожим. Вы их и так знаете. Всех и каждого. Каждого и всех. Поэтому идете мимо. Идете в кафе, пьете там кофе, шуршите газетой или журналом, складываете особым образом салфетку, оглядываете публику, морщитесь от навязчивой и крикливой музыки и мелкими глоточками, растягивая удовольствие и вечер, пьете кофе со взбитыми сливками или кремом, шоколадной стружкой или с холодной водой. Не обращая внимания на привычный вкус, привычную атмосферу, привычные слова. Не ожидая от этого вечера ничего особенного или необычного. А к вам подкрадывается. К вам приближается. И этот кофе, в этом кафе, с этими людьми и музыкой – последний ваш кофе. Наслаждайтесь.

Бездомные, будь то кошки или собаки или люди, не любят зиму. Зимой холодно, зимой голодно и тоскливо, зимой все сложно. Каждая дырка в асфальте обитаема и отнюдь не дружелюбна, тем более теплый подвал или теплотрасса. Только бездомные так внимательны к замкам на подвалах, тяжелым бетонным плитам на люках теплотрасс, к наличию цифровых замков на подъездных дверях, к мусорным бакам возле кафе или домов, к магазинам и ларькам, торгующим спиртным и спиртосодержащим, ко всему, что может продлить или сократить эту бездомную, привычную жизнь. Это трудно понять, еще тяжелее принять.  Говорила тебе мама «не пей», говорила «не водись  с этим мальчиком, он тебя плохому научит», говорила, что «нашел, кого выбрать – подлую и двуличную тварь, у которой ни ума, ни сердца, ни рожи, ни жопы». Говорила. А ты не слушал, в который раз автоматически отсекая «наскоки» и «заскоки». И мальчик хороший друг. И женщина лучше всех. И компания правильная. И пьешь ты, потому что можешь в любой момент бросить. Но как? А потом - проходит время, и ты стареешь. И уходишь в ночь, сопровождаемый проклятиями и абсолютно бессмысленными пожеланиями. Зачем желать другому человеку того, что и так скоро случится? Человек может в любой момент подавиться. Сам. Без посторонней помощи. Сгореть. В паленой водке. Сдохнуть под любым забором. От неожиданности. От любой случайности. И просто так. Все мы смертны.

«Ты слышишь?

 Мгновения, которые осыпаются, все подряд, как хвоя во времени, как в лесу. Падают, пробивая воздух легким шуршанием. Падают, как кружка, вывернувшаяся из рук, в прыжке и с улыбкой.

Вдребезги. Чтоб не собрать по глупости, не склеить, только смести и вынести. Как выносят тишину, в любом ее виде. Бог с ней, с радостью. Дайте кофе.

Два gracio и стакан воды.

А еще говорили: попомнишь мои слова. А я их зачем-то запомнил. А теперь вспоминаю, как покачивалась голова на фарфоре от проезжающего мимо дома грузовика и как позвякивали стекла в рассохшихся рамах. Любая краска со временем облезет. Любые краски со временем облезают. Трескаются, а потом осыпаются, как желтая, высохшая хвоя. Как в лесу. В прочем, как обычно.

Жизнь оказалась никуда не годная, но в доску своя. С гнильцой, темными, плесневыми пятнами и в крупную полосочку годовых колец. Так-то целая. Длинная. Поперечная. Но и пятен хватает. Немного, но хватает. Зато длинная.

Веселее?

В последние годы нравится мне наблюдать за птицами. Может быть, проще стало, жмутся сейчас птицы к людям. На воле им сейчас неуютно стало.

Есть пара скворцовая. Обычные скворцы, не «афганцы», не «пестрые и каменные», а такие серые, невзрачные, без красивостей. Каждый год вьют гнездо. Каждый год вьют его в разных местах. Потому что, каждый год птенцов у них нет. Сорок много. Собак. Кошек. Все бесприютные.

Да и самочка у скворца глупенькая. Суеты у нее много, а ума житейского не хватает. То гнездо в глубине кустарника, а он невысокий, то на дереве и его видно со всех сторон, то прикрепит плохо и оно упадет. Гнездо само по себе хорошее делает. Вдвоем до одурения натаскают палочек, она его совьет. Ладно так, совьет, палочка к палочке. И пухом выстелет, и бортики сделает. А результат? То кошка доберется, то сорока, то ветер сбросит. Один раз получилось у меня от сороки гнездо отбить. Они вокруг гнезда летают на пару, сорока сидит недалеко, высматривает яйцо, что покрупнее. Переживали они сильно, эти скворцы. Прогнал я тогда сороку. Стали они с тех пор меня звать  на защиту своего гнезда, хотите - верьте, хотите - нет. Как где увидят сороку, сразу ко мне в окно кто-то из них заглядывает и верещит. А другой или другая, в это время, вокруг гнезда круги наматывает. Выйду  к ним,  и они тут же на сороку в атаку кидаются и прогоняют. Без меня – страшно, наверное. Все равно – не уберегли. А как они вокруг этих разбитых яиц или упавшего гнезда? Жалко, хоть сам садись высиживать.