Император Павел. Заговор с английским акцентом

КОРОНАЦИЯ ИМПЕРАТОРА ПАВЛА

Трон мой – крест мой, багряница – кровь,

корона – терновый венец, иглы пронзили

мне голову...

Д.С. Мережковский. Павел I

1797 год. В Вербную субботу состоялся торжественный въезд в первопрестольный град Москву Его Императорского Величества Государя императора Павла Петровича. Въезд в канун Вербного Воскресенья пред священным коронованием был не случаен. Павел уподобил это событие Входу Господня в Иерусалим.

Ждал он этого события со страхом и тревогой, опасался, что его может постичь участь своего отца, императора Петра III, скончавшегося 6 июля 1762 года при загадочных обстоятельствах. Екатерина, став самодержавной императрицей, в результате дворцового переворота, уверяла Павла, что будет править лишь до его совершеннолетия. Но властолюбивая мать, узурпировав трон, так и не согласилась передать власть законному наследнику. Русский историк В.О. Ключевский так охарактеризовал эти действия: «Екатерина совершила двойной захват: отняла власть у мужа и не передала ее сыну, естественному наследнику отца». Павел полностью был отстранен от управления государством, хотя имел полное право короноваться и стать законным императором. В Европе выражали искренне сочувствие к положению Павла. Именно там, в высших кругах, прозвали его «русским Гамлетом», потому как эта семейная драма исходно напоминала трагедию Уильяма Шекспира «Гамлет»:

Я, сын отца убитого, на мщенье

Подвинутый из ада и с небес...

У. Шекспир. Гамлет. Акт II. Сцена 2

Нестабильность верховной власти характеризующая XVIII век в России стала последствием Указа о престолонаследии, изданным императором Петром I в 1722 году. По сути он отменял древнюю традицию передачи царского престола прямым потомкам по мужской линии. Своим указом Петр предельно расширил круг возможных претендентов на престол, причем имел право назначать наследника по своему желанию.

В результате власть из источника закона стала превращаться в его замену, т.е. в самовластие, а частые смены на престоле, «которых в 17 лет после смерти Петра I случилось пять и в большинстве не по какому-либо закону или естественному порядку», а по обстоятельствам, мало понятным народу, имели вид политических приключений и характер случайностей. «Известно, что Екатерина II не любила своего сына и, при всем ее величии во многих отношениях, была не в состоянии скрыть этого пятна. При ней великий князь, наследник престола, вовсе не имел значения. Он видел себя поставленным ниже господствовавших фаворитов, которые часто давали ему чувствовать свое дерзкое высокомерие. Достаточно было быть его любимцем, чтобы испытывать при дворе холодное и невнимательное обращение. Он это знал и глубоко чувствовал», – сообщает немецкий драматург и романист Август фон Коцебу, приглашенный в 1781 году на русскую службу.

Дворцовый переворот не прошел для семилетнего Павла бесследно. Гибель отца, несомненно, оставила пожизненный след в его душе. Был он вспыльчивым, импульсивным, заносчивым, страдающим от депрессий и панических атак человеком. Вместе с тем, у него были высоко развиты понятия о чести, долге, достоинстве и великодушии, до предела обострено чувство справедливости. В основе его характера лежал стальной стержень – рыцарские, благородные чувства, которые подмечали не только придворные люди. Наполеон Бонапарт говорил о нем, что в поступках его было что-то рыцарское, откровенное.

Прошло более тридцати лет, было ему уже сорок два, возраст для наследника российского престола солидный.

Во время торжественного въезда в Москву Павел, в виде полководца и отца ехал в военном мундире, со шляпой в руке, кивая зрителям. За ним следовали старшие сыновья Александр и Константин. Когда процессия достигла Воскресенских ворот, около которых монарха традиционно приветствовало духовенство, Павел остановился, сошел с коня и, войдя в часовню при Воскресенских воротах помолился перед Иверской иконой Пресвятой Богородицы. Эту традицию впоследствии соблюдали все российские императоры при въезде в Москву.

Решение императора приурочить расписание коронационных торжеств к важнейшим церковным праздникам имело символический смысл и могло быть связано с той ролью, которую он отводил себе как главе православной церкви.

Коронация Павла I состоялось 5 апреля, в день Светлого Христова Воскресения в Успенском соборе Московского Кремля. Возможно император желал придать своей коронации более светлый и величественный характер, потому назначил быть ей в первый день Пасхи. И день, назначенный для коронации, и вся ее обстановка соответствовали высокому, религиозному понятию Павла о значении власти русского самодержца.

Священнодействовали митрополиты Платон и Гавриил. Как на одну из ее особенностей следует указать на то, что кроме других императорских регалий, Павел возложил на себя еще и «далматик» – одна из царских одежд византийских императоров, схожая с архиерейским саккосом. Это было не нововведение, а возрождение древнерусского обычая. Восстановил он его еще и потому, что «далматик», был одеянием, которое уже никак не могли возлагать на себя особы женского пола. Тем самым он установил церковное правило, в силу которого на царство венчаны могут быть только самодержцы.

Коронация императора Павла, впервые совершалась одновременно с государыней Марией Федоровной. Ритуал с возложением императором малой короны на голову императрице Марии был прямо заимствован из обряда коронования византийских императоров.

По завершению священнодействия Павел исполнил давнюю мечту – о даровании государству «фундаментальных законов». В юношеские годы его наставник, Никита Иванович Панин, внушал ему мысль о необходимости установления фундаментальных законов и воспитал в нем критическое отношение к порядкам правления своей матери. За время гатчинского затворничества Павел детально продумал свою политическую программу. «... Если бы мне надобно было образовать себе политическую партию, я мог бы молчать о беспорядках, чтобы пощадить известных лиц, но, будучи тем, что я еcмь, – для меня не существует ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моем характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиною тому небрежность и личные виды. Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое», – писал он в 1776 году.