Императорский гамбит

Глава I

Все имеет цену,

Но валюта

Власть

Люди думают, что мир продажной любви уничтожает нравственность, ведь в нем любовь предстает тем, что легко можно купить. Что проститутки, развращая общество, провоцируют и остальные преступления, что они и есть источник бед человечества.

А что до женщин, живущих в элизиуме? Они сами выбрали такую жизнь, верно? А если они пострадают, то что? Произошедшее спишут на справедливое возмездие за сотворенные грехи? На людских территориях считалось, что боги отворачивались от падших, что наказывали тех за неправильную жизнь. Парадоксальным образом, у этих же людей была богиня любви Афалина, которую изображали как красивую и полную сексуальной энергии молодую женщину, и проститутки нередко прославляли ее как единственную защитницу. Тогда почему она отворачивалась от них? Почему позволяла убивать? Почему не заставляла общество замолчать и перестать винить их, когда происходили трагедии? Потому что где-то в глубине души сама была согласна с мнением остальных?

Я жила в империи, где процветало рабство, где ошейники могли убить даже за мысль о предательстве хозяина, и где сексуальное рабство было одним из главных источников дохода. Что говорить, я сама являлась проституткой и зарабатывала на жизнь этим. Разве что, я внушала людям иллюзии о соитии со мной, дарила им эфемерное воспоминание о собственном теле, но об этом не знал практически никто, так что для общества я считалась такой же, как все остальные грешницы. Сейчас, живя с мужчиной, арендовавшим меня на время и знавшим о моем даре, я все еще оставалась рабыней, как и все остальные куртизанки. Я все еще считалась грязной, как и все. И как у всех, у меня имелся владелец.

— Ты меня порадовала вчера, — улыбнулся хозяин, глядя с одобрением.

На первый взгляд, выглядела безупречно: идеально уложенные в высокий хвост волосы, выглаженное без единой складки платье, мягкие чистые туфли и плотный макияж. Но только несколько людей знали, что вчера от бессилия я вырвала целый клок волос, ноги были в ссадинах, тело вплоть до рук покрыто кровоподтеками и следами борьбы, а макияж скрывал бледную кожу и огромные мешки, залегшие под глазами.

Не ответила. Я не знала, можно ли ему отвечать. Можно ли говорить. Можно ли подать какой-то знак. Можно ли вообще дышать.

— Так с Даниэлем еще никто не поступал, — хмыкнул он, разглядывая мои руки, прикрытые тканью платья, не скрывшего двух рабских браслетов, символизировавших непослушание. — Говорят, телепаты с детства особенно жестоки к окружающим. И твоя месть стала для него особенным наказанием. Знаешь, Даниэля боятся все. Пожалуй, я действительно отыскал очередной бриллиант в свою коллекцию. Надеюсь, ты усвоила урок? — взмахнул ладонью, позволяя ответить.

— Безусловно, — кивнула безэмоционально.

— Если я захочу подложить тебя под кого-то, легко могу это сделать, но мне не нравится использовать телепата для грязных прихотей неудовлетворенных мужчин. Я не позволю тебя трогать даже Даниэлю, если только ты будешь очень послушной девочкой. К тому же у тебя есть характер. Пока что ломать его неинтересно.

Смотрю не мигая. Не отводя взгляд, как делали все перед ним, выказывая слабость. Хоть меня уже унизили, хоть и забрали у семьи, хоть будут впредь держать в полном рабстве, я не отводила взор. Не то, чтобы тут взыграла взращенная во многих аристократах честь, ее у меня отродясь не было, но другое, более темное. Я по дару была выше него.

— Взгляд воина, — протянул с интересом. — Ты держишься как рабыня, но глаза твоего отца тебя выдают, Сильвия. Они красноречивее твоего хладнокровия. Подойди.

Делаю два шага вперед, прямо к креслу, где он любил сидеть, когда посещал «Сладкий плен». Грегори был высоким мужчиной, поэтому, будучи сидевшим на кресле, он оказался со мной наравне.

— Ненавидишь меня? — погладил мою щеку, подбираясь к шраму за ухом. Для себя он, очевидно, заметил его ранее, а теперь хотел изучить внимательней.

— Ненависть – чувство, свойственное обычным людям, — солгала с замороженной интонацией. Я не знала, как ответить так, чтобы не разозлить его, и решила отталкиваться от общих фраз. На самом деле я до смерти ненавидела Грегори.

— Интересно, — надавил на мой шрам. — Ты пыталась лишить себя слуха, думая, что так уберешь голоса?

— Пыталась.

— Довольно отчаянно и сумасшедше. Мой сын так не делал, он сразу принял свой дар. Но мне нравится, — белозубо улыбнулся. — Определенно, что-то новенькое. И я очень щедр с теми, кто меня радует. Будешь хорошей девочкой? — подался ближе, с нежностью погладив щеку.

— Буду, — ответила мертвенным голосом.

— Умница. Вот мой второй подарок, прелесть. Называй меня Грегори и на «ты», — внимательный взгляд черных глаз.

Конечно, я удивилась, но виду не подала.

— Конечно, Грегори, — протянула с легкой усмешкой. Подыгрывая ему.

Ночь, когда я лишила Даниэля красоты дала мне некоторое расположение Грегори.

«Тьма – единственный способ достичь света»

В спальне, выделенной мне юным лордом, было слишком жарко, но не обращая на это внимания, я не переставала совершать раз за разом глотки из бокала с вином. В тот вечер, когда я увидела ее мертвое лицо, вернувшись, завершила все расчеты. Разом. Ничего не сказав ни Харитону, ни Николасу, я устроила сама себе бессонную ночь, чтобы быстрее прийти к кровавому суду. Чтобы лицезреть мертвое лицо Грегори. Чтобы…отомстить. После уже не хотелось ничего, и потому алкоголь опять вернул меня в тупое бессознательное состояние. Надо было отгородиться от внешнего мира, от Реневальда, чувствовавшего свою вину за произошедшее, от Николаса, все еще не верившего в то, что я смогла приблизить время претворения их замысла.