Имперская жена

1

«Законная высокородная дочь – собственность своего высокородного отца. До тех пор, пока не станет собственностью высокородного мужа в статусе законной жены».

Кодекс Высоких домов, часть 3, §5, п.п. 18

— Я не хочу видеть твоих слез, — ровный голос отца резал вернее ножа. — Угодно плакать — выйди вон. Тебя поставили в известность — этого довольно.

Вместо того чтобы подчиниться, я бросилась на шею матери, белой, как полотно:

— Мама, скажите, что это не правда!

Она прижала меня к себе, так крепко, как могла. Я вдыхала тонкий знакомый  аромат ее духов, и казалось, что все вот-вот разрешится. Отец скажет, что в очередной раз решил наказать меня за одному ему известные проступки. В его глазах я все время была в чем-то виновна.

Мама молчала. Я слушала ее шумное дыхание, чувствовала, как высоко вздымается пышная грудь. Я понимала — она смотрела на отца. Я слишком хорошо знала эти поединки взглядами. И знала, что мама редко выигрывала. Удел жены — подчиняться мужу. А я в это мгновение радовалась тому, что не вижу его равнодушное лицо — слишком хорошо усвоила, что не найду сочувствия или жалости. Я всего лишь дочь…

Больше всего на свете я боялась, что мой муж будет таким же. Бесчувственным и безжалостным. Я — не мама, мне бы не хватило силы терпеть.

С годами отец становился суровее, черствее, мрачнее. Может, влиял суровый пейзаж этого места — грязно-желтое небо и голые бурые скалы. А, может, это я росла. Альгрон-С, который стал мне домом, он называл клятой имперской дырой, грудой камней. Он ненавидел все здесь.

Мама провела ладонью по моим распущенным волосам, успокаивая, прижала покрепче:

— Когда мы едем?

— Мы? — в голосе отца слышалась издевка. Будто вместе с ответом он накручивал сам себя, истекал желчью. — Вы остаетесь здесь, моя дорогая. Как и я. О нас речи не шло. Контемам не место в столице! Стыдно, госпожа, что вы на что-то надеялись.

Я почувствовала, как мама напряглась. Ее легкая рука замерла за моей спиной и будто потяжелела:

— Ты хочешь, чтобы Сейя ехала одна? Через половину галактики? Она совсем дитя!

— Дитя?

Отец расхохотался. Так, что у меня сжалось все внутри.

— Не преувеличивай, Корнелия. Ей уже двадцать. И благодари Императора за такую милость. Небывалую милость. Иначе мне пришлось бы унижаться так, как никогда в жизни. Его величество пришлет за дочерью имперское судно.

Мама медленно выдохнула, старалась взять себя в руки, выступила на шаг, загораживая меня, словно пыталась защитить:

— За кого, Гней? Я имею право знать. И дочь имеет право знать. Хотя бы для того, чтобы смириться. Дай ей эту возможность.

Теперь я смотрела на отца. Наблюдала, как каменеет его лицо. Хотя, может ли окаменеть камень? Он опустился в кресло у большого полукруглого окна, забранного переплетом в виде сходящихся в центре лучей. Смотрел сквозь толстые стекла на голые серо-бурые скалы по ту сторону обрыва, тронутые багровым заревом заката. Слился с ними своей серо-коричевой мантией, залегшей жесткими заломами.

— А разве это имеет значение: за кого?

Он вдруг резко обернулся, зеленые глаза лихорадочно горели. Серьга в ухе раскачивалась, как безумный маятник. Отец стукнул кулаком по маленькому столикому с инкрустированной искусственным перламутром столешницей. По залу поплыл гул от удара.

— Не все ли тебе равно, за кого? — Он порывисто поднялся, вскинул руку: — Да плевать, за кого! Слышишь, Корнелия? Плевать! И ты должна быть благодарна, что Император избавил меня от этого позора! Что он вообще узнал о нашем существовании!

Меня лихорадило. Я чувствовала, как к щекам приливает кровь, как мертвенный холод сменяется нестерпимым жаром. Я вышла вперед:

— Мне не все равно, отец. Я не хочу! Не хочу! Не хочу уезжать отсюда! — Я нервно покачала головой: — Не сейчас!

Он смотрел с пренебрежением. Таким взглядом смотрят на рабов. Впрочем… я не многим отличалась. Я всего лишь неудобная дочь — имущество своего отца. А если выйду замуж — лишь сменю хозяина.

Отец направлялся ко мне. Медленно, шурша тканью:

— Ты не хочешь? — Он усмехнулся. — А тебя разве спрашивают? Больше того, моя дорогая дочь: разве спрашивают меня? — Отец замер прямо напротив, смотрел, поджав губы: — Так решил Совет Высокородных. И это решение одобрил Император. Сделаешь, как прикажут. Поэтому еще слово возражений — и я велю запереть тебя в штольне. До самого отъезда.

Я вскинула голову, шагнула вперед, встав почти вплотную, будто бросала вызов:

— Чтобы ваша суровость стала моим последним воспоминанием о доме? И о вас, отец? Этого вы хотите?

Мама тронула меня за руку, призывая молчать, но сейчас мне было все равно. Я не могу ничего изменить, так хотя бы теперь скажу то, что думаю. То, что всегда хотела сказать.

— Я хотела любить вас, отец. Всегда хотела. Но вы не даете.

Я видела, как он стискивает зубы. Как еще резче проступают морщины.

— Вон, сию секунду! И не смей выходить из своих покоев!

Я с готовностью склонила голову, как и полагается. Выпрямилась, всем видом давая понять, что лишь подчиняюсь приказу отца, но не принимаю. Не принимаю! Прошла к дверям и все же вздрогнула, услышав за спиной:

— Корнелия, останься! Не смей идти за ней.

Я не обернулась. Вышла за дверь, в темный коридор, вырубленный в породе. Пару мгновений стояла, держась за шершавую стену, переводя дух. Я была рада, что отец не выпустил маму. Я очень хотела побыть одной. Мама не должна видеть моих слез.