In nomine Zofia

In nomine Zofia

Янош ви­дел мно­го войн на сво­ём дол­гом ве­ку. Он ви­дел смерть, ви­дел плен. Он ви­дел боль, зверс­тва, ма­родёрс­тва. Ви­дел ди­вер­сантов, ви­дел, как по­купа­ли и про­дава­ли ис­хо­ды сра­жений. Виш­нев­ский на­ходил свое объ­яс­не­ние все­му, что ему уда­валось ког­да-ли­бо уви­деть. Но вот та­кого он по­нять не мог.

      Вам­пир хо­рошо пом­нил осень трид­цать де­вято­го. Пом­нил, как в пер­вый день сен­тября при­шёл к Ма­ти­ушу. Пом­нил, с ка­кой не­навистью князь Виш­ни­вец­кий смот­рел из-за штор на про­ходя­щие вой­ска. Пом­нил, как Ка­мил шё­потом клял ин­тервен­тов. И пов­то­рял его сло­ва.

     Янош не лю­бил, ког­да бра­ли чу­жое. Он не счи­тал вер­ным прос­то взять и раз­де­лить дру­гую стра­ну, как угод­но зах­ватчи­ку. Он был сов­сем не сог­ла­сен с тем, как об­ра­ща­ют­ся с её жи­теля­ми. Он по­лагал, что так нель­зя.

      К не­му то­же при­шёл че­ловек в фор­ме. По­хоже, тот же, что и к Виш­ни­вец­ко­му. 

      — Герр Виш­нев­ский, по­чему вы не бы­ли на вче­раш­нем при­еме? — как-то наг­ло­вато спро­сил он, яв­но ощу­щая свою власть.

      — Я пред­по­читаю «пан Виш­нев­ский», — хо­лод­но за­метил вам­пир.

      — Я хо­тел бы на­пом­нить, что вы на­ходи­тесь на не­мец­кой тер­ри­тории, — не­хоро­шо улыб­нулся фа­шист.

      — Да кто вы… — Виш­нев­ско­му не да­ли до­гово­рить.

      — Та­кое по­нятие, как «шлях­та», — не­мец спе­ци­аль­но неп­ра­виль­но про­из­нёс это сло­во, — боль­ше не су­щес­тву­ет. И что-то вы слиш­ком хо­рошо выг­ля­дите для сво­их со­рока лет. Ес­ли бу­дете пре­кос­ло­вить, я всё-та­ки по­ин­те­ресу­юсь ва­шими вра­чами.

      Янош хо­тел что-то от­ве­тить, но из глу­бины до­ма бес­шумно по­явил­ся Ма­ти­уш и ак­ку­рат­но отод­ви­нул дру­га в сто­рону, ска­зав нем­цу что-то нез­на­читель­ное про расс­трой­ства и ещё ка­кую-то чушь.

      — Не вы­ходи из се­бя, — поп­ро­сил Виш­ни­вец­кий, ког­да ищей­ка но­вых влас­тей ушёл. — Нуж­но быть тер­пе­ливым и пос­лу­жить сво­ей стра­не. По­нима­ешь?

      — Да как он… — доб­ро­душ­но­му Яно­шу впер­вые жиз­ни хо­телось вскрыть ко­му-ни­будь ар­те­рии на шее прос­то так.

      — Ну вот так, — Ма­ти­уш вздох­нул. — Этот ин­тервент не­об­ра­зован­ный. Ну ин­тервент же…

      — Ма­ти­уш, мы оба зна­ем, что ты это сей­час го­воришь ис­клю­читель­но для ме­ня, а де­ла об­сто­ят сов­сем по-дру­гому, — Виш­нев­ский вздох­нул. — Но спа­сибо.

      Шлях­тич Виш­нев­ский учас­тво­вал вез­де, где толь­ко мож­но. Он бы­вал на всех сход­ках Ар­мии Край­ова, про­сил­ся на все опе­рации, по­могал Ма­ти­ушу с его про­ек­том по спа­сению ев­рей­ских де­тей. Ста­рал­ся при­нес­ти поль­зу От­чизне и лю­дям вок­руг.

      Од­нажды на оче­ред­ном соб­ра­нии к не­му под­се­ла мо­лодая де­вуш­ка. Ей бы­ло не боль­ше двад­ца­ти пя­ти. И она бы­ла аб­со­лют­но прек­расна.

      — Прос­ти­те, пан, я нем­но­го опоз­да­ла. Я при­сяду? — шё­потом спро­сила она.

      — К-ко­неч­но, пан­на… — он за­мял­ся.

      — Пши­манов­ская. Зо­фия Пши­манов­ская, пан Виш­нев­ский, — под­ска­зала юная пат­ри­от­ка.

      — Мож­но прос­то Янош, — вы­дох­нул вам­пир.

      — Зо­фия, на Зо­сю то­же от­зы­ва­юсь, — улыб­ну­лась Пши­манов­ская. — Ра­да зна­комс­тву.

      — Вза­им­но, — Виш­нев­ский вздрог­нул. Его сер­дце вдруг мед­ленно за­билось.

      Он дог­нал её в са­мом кон­це Кра­лев­ской и сбив­чи­во и за­ика­ясь приг­ла­сил на сви­дание в по­лураз­ру­шен­ный парк. Зо­ся сно­ва улыб­ну­лась и кив­ну­ла. Зо­ся бы­ла за­меча­тель­ная. Зо­ся бы­ла жи­вая и нас­то­ящая. Зо­ся лю­била об­ва­ран­ки и «Па­на Та­де­уша» Миц­ке­вича. Зо­ся зна­ла всё о Кос­тюшко. Зо­ся пе­ла «Со­колов» и иг­ра­ла на фор­те­пи­ано по­лонез Огин­ско­го. Зо­ся в ка­ком-то смыс­ле оли­цет­во­ряла Поль­шу, ка­кой её ви­дел Янош. И по­это­му он лю­бил её ещё силь­нее. Виш­нев­ский не раз го­ворил ей о сво­их чувс­твах. Зо­ся на это мол­ча­ла, крас­не­ла и улы­балась. А по­том зва­ла Яне­ком.

      Боль­ше трид­цать де­вято­го Виш­нев­ский не­нави­дел толь­ко со­рок тре­тий. Сна­чала пой­ма­ли Ма­ти­уша и ме­сяц дер­жа­ли в жут­ких зас­тенках гес­та­по. А по­том схва­тили Зо­сю… Это­го не дол­жно бы­ло слу­чить­ся. Это неп­ра­виль­но. Это кош­мар…

      По­ляк пи­сал Штра­усу, пи­сал Ман­сфель­ду, да­же Шпи­гелю. Он пи­сал всем, кто хоть что-то мог сде­лать. Од­на­ко они лишь раз­во­дили ру­ками и с со­жале­ни­ем го­вори­ли, что ни­чем не смо­гут по­мочь поль­ской пар­ти­зан­ке, лич­но взор­вавшей склад с ору­жи­ем.

      Он не по­лучил о ней ни еди­ной вес­точки, ни еди­ного пись­ма. Он ме­тал­ся, злил­ся, вскры­вал глот­ки не­мец­ким офи­церам и за­дыхал­ся в без­звуч­ных ры­дани­ях.

      А там Ма­ти­уша вы­пус­ти­ли. Они си­дели на ста­рень­ком ди­ване и бе­седо­вали о чём-то пус­том, ста­ра­ясь не вспо­минать о гес­та­по и Зо­се, ког­да в дверь ти­хонь­ко пос­ту­чали. Это был Вац­лав. Он сра­зу же вер­нулся из дей­ству­ющей ар­мии, как толь­ко уз­нал, ка­кие бе­ды прик­лю­чились с его друзь­ями. Ле­ван­дов­ский знал лишь один спо­соб нем­но­го от­влечь их. Он поз­вал их с со­бой.