Инфаскоп

глава 18 Расправа

— Это еще кто? — увидев авида, опешил Дариотт.

— Авид из поселка, — хихикнул Сориус.

— Я и сам вижу, что авид… — Дариотт строго взглянул на приятеля. — Он что, сопровождает Эсс на свидание со мной? — и неожиданно рванулся к невесте, попытавшись протиснуться сквозь кусты. — Она, наверное, уже заждалась меня…

Не ожидая такого, Сориус насторожился, испугавшись, что тупой «увалень» обнаружит себя раньше времени, но кусты были колючими, и уколовшись, Дариотт остановился.

— Тише… — испуганно осадил Сориус. — Ты не понимаешь, сестра передумала насчет тебя, у нее свидание с этим авидом.

— Да что ты такое говоришь?! Ты в своем уме?! — вытаращился Дариотт. Не допуская мысли, что такое возможно, он быстро пошел, ища в кустах какую-нибудь лазейку. Такие действия угрожали испортить весь план, но Сориусу повезло: Эссбора остановилась и взяла Кинуса за руку. Пытливо взглянув в глаза возлюбленному, она задала самый важный для себя вопрос: «Приходил ли Абирус?». Услышав, что тот не появлялся, дочь вождя запаниковала, и Кинус, нежно обнял ее, успокаивая.

Увидев это, Дариотт вздрогнул, словно его ударило током:

— Да что это происходит?! — подскочил он. — Почему этот наглец прикасается к моей невесте?! — он снова рванул, было, сквозь кусты, но увидел, как Эссбора сама обняла Кинуса, и их губы соединились в поцелуи.

— Ну чего ты горячишься, Дар? Не видишь, что у них отношения! И вполне добровольные… — глумливо подколол Сориус.

— Да как такое возможно?! Накануне свадьбы! — возмутился, не веря глазам, Дариотт. — Ведь она же визгорна! И моя невеста! — В его поместье запрет на отношения или дружбу с авидами был намного жестче, – это расценивалось как преступление.

— Наконец-то дошло! — восторжествовал Сориус, оценив изумление приятеля.

Тем временем поцелуй влюбленных становился все горячее.

Остолбенев, Дариотт издавал бессвязные звуки, считая происходящее видением или дурманом.

Сориус же восторгался: «Дар таки увидел их поцелуй!» — и, наблюдая, насколько друг ошарашен, прокомментировал:

— Представляешь, каков наглец? Надо объяснить ему, что к чему…

Однако для Дариотта наблюдаемое было столь неприемлемым, что, поглощенный, он не слышал слов Сориуса, а опомнился только, когда друг дотронулся ему до плеча. Поняв, что все происходит наяву, и насколько это серьезно, резко вздохнув, мрачно спросил:

— Когда это началось?

— Знаешь, Дар, не об этом речь, — уклонился от ответа Сориус. — Вопрос в другом – что делать теперь?

Несмотря на увиденное, Дариотт не смог отказаться от намерения жениться, и перспективы владеть вторым поместьем. Поразмыслив, он чуть поостыл и изрек:

— Но, возможно, все не так серьезно. Просто шалость и, кроме поцелуев, между ними ничего нет, — и сопоставив, заключил. — Да и быть не может... — дополнив: — Дочь вождя имеет право на невинные развлечения… до известных пределов, конечно. Ты же знаешь, авиды не «переходят границ», если свадьба невозможна, — не придав значения очевидному, он оправдал Эссбору, несмотря даже на то, что в объятиях целующихся наблюдалась страсть и накал. Дариотт не привык придавать значения эмоциям, и ему казалось, что для Эссборы тоже основной стимул для брака – расчет, который в понятии визгоров соответствовал престижу. «А какой престиж с авидом? Он же раб!» — поэтому счел, что для дочери вождя поцелуи с рабом – забава. Неприятно покоробила другая мысль: «А ведь со мной Эссбора прикинулась стыдливой недотрогой. И так натурально все обыграла…» — Но, и на это он нашел оправдание: «Что ж, в следующий раз не поведусь на ее уловки», — и вслух произнес:

— Наверняка между ними только поцелуи, и это просто баловство с ее стороны, — убеждая в основном себя: «Конечно, невеста оказалась чересчур фривольной, и это плохо, но… в поместье Витора нет жесткого запрета на дружбу с авидами, а Эссбора развлекается в своем поместье, так что не стоит, наверное, все рушить… А надо просто объяснить ей, что она не должна так себя вести. В крайнем случае, задействовать для этого ее отца!». Дариотта снова сильно царапала прежняя мысль, что с ним Эссбора развлечься не захотела. «Но «развлечение» со мной предполагало большее, чем пустые поцелуи… А у нее были женские дни» — все-таки оправдал для себя Дариотт ее отказ.

Сориус был озадачен, не ожидая такой реакции, так как считал друга примитивнее: «Надо же, даже умудрился вспомнить, что авиды не преступают черты! Я и не предполагал от него такой прыти…» — удивлялся он, зная, что Дариотт прав. И хотя ощущение от поцелуев сестры с авидом подразумевало что-то большее, Сориус и сам засомневался: «Правильно ли я поступил, поставив на эти поцелуи? Конечно, кроме них ничего нет, и быть не может… Но если Дариотт не придает им значения, тогда все пропало!» — досадовал Сориус, не зная, как выкрутиться.

Тем временем Кинус чувствовал себя виноватым перед возлюбленной: «Вместо того чтобы добросовестно караулить Абируса, я проспал всю ночь. Конечно, я предпринял кое-какие меры, но все-таки заснул… — корил себя он, видя реакцию Эссборы. — А должен был отнестись ответственнее… Вдруг старик оказался хитрее и, заметив ловушки, удалился, пока я спал». Кинус боялся даже предположить такое, а тем более признаться в этом Эссборе.

А Эссбора, чувствуя, как исчезают последние надежды, осознавала себя погибающей и беззащитной перед грозящей расплатой. В ужасе от этого, она трепетно и беспомощно прижалась к другу, ища успокоения и защиты. Кинус, обнимая возлюбленную, ощущал ее настроение, и с отчаянием понимал, что не в состоянии думать о расплате, поэтому старался отгонять от себя все мысли, не связанные с любовью. Заглушая страхи и сомнения поцелуями и ласками, влюбленные сосредоточились только на этом, и желание близости настолько захватило их, что они потеряли над собой контроль.

В двух метрах от себя, Кинус заметил дерево тоеллы. Оно напоминало нашу елку, но было объемнее, – полукруглым. Тоелла выглядела как половинка шара, плоской стороной лежащего на земле, была метра два в высоту и примерно столько же в диаметре. Вместо колючек у нее были маленькие, мягкие листочки, и такие же мягкие, тоненькие, изогнутые веточки, растущие на прочном и толстом стволе, а главное, тоелла умела восстанавливать форму. Раздвинув ветки, можно было зайти внутрь, и через несколько секунд ветки смыкались – тоелла принимала первоначальный вид, полностью скрыв зашедшего в нее. В ней удобно было прятаться, того, кто – внутри, снаружи не было видно.