Интерференция тьмы.

Глава I. Первые признаки чертовщины.

Интерференция добра в дисперсию зла.

Глава I. Первые признаки чертовщины.

Шёл 1991 год.

Егор Самоваров очнулся от сильного внезапного удара о косяк. За его спиной жутко спружинила тяжёлая дверь. Он стоял на школьном крыльце, а перед самым носом валил хлопьями густой мартовский снег. Егор стоял и о чём-то усиленно соображал.

Если он сейчас выступит из-под козырька над школьным крыльцом, то непременно промокнет до нитки. Мокрый снег хлопьями падал и разваливался, превращаясь на глазах, в лужицы. Но чтобы предотвратить всё это, у него нет с собой ничего, даже зонтика или капюшона на демисезонной куртке. На голове только насквозь промокаемая вязаная шерстяная шапка. Проверено.

Вот школа! Она для него уже закончилась навсегда. Вместе с теми учебниками по истории и литературе, которые он сдал только что в школьную библиотеку. Грустно! Печально!

- А вот если бы были учебники, то можно было бы закрыть голову ими,- рассуждал он лениво, глядя на падающий снег. Плевать, что намокнут. Просушу на батарее дома.

Егор тут же вспомнил, что вообще здесь теперь делает? Куда ему следует идти без учебников? В какую сторону? После всего того, что с ним здесь происходило в течение десятилетия. Дорога провокационно на все четыре стороны открыта. Когда такое бывало?

Пожалуй, на всём необъятном протяжении многострадальной родины на все огромные просторы всего Советского Союза не найти в эту минуту молодого человека, так сильно сокрушавшегося о минувших навсегда его школьных годах, что даже не хотел ступить и шагу домой.

Как будто предчувствовал уже что-то недоброе с наступлением этой памятной даты, символизирующей чёртову дюжину или день весеннего равноденствия.

Как будто оставил там, в школьном здании, частичку души или чего-то ещё большего, чем душа.

Что-то было не так со всем этим. Что-то было не так с ним самим. Что-то непонятное преследовало его и витало в воздухе невесомой массой, вроде тёмной материи в чёрной дыре.

Егор смотрел перед собой, а затем загадочно на свои руки. Руки как руки. Нерешительно боязливо сделал первый шаг со школьного крыльца в пелену падающего хлопьями белого снега. Так это вышло неудачно, что едва не поскользнулся на первой же ступеньке.

А если бы сейчас сильно клюнул носом в бетонный поребрик? – поневоле подумал Егор, балансируя на второй ступеньке, как акробат под куполом цирка. Интересно, чтобы тогда со мной случилось? Вероятнее всего, потерял бы сознание от сотрясения мозгов или истёк кровью из сломанного носа, но идти мне всё равно бы пришлось, хотя можно было бы идти в другую сторону и вернуться хотя бы в школьный медпункт, если не в класс, для того чтобы мне вправили сломанный нос. По крайней мере, это повод.

Предшествующий мартовский день выдался ночью необычайно морозным. С утра морозец ещё был, а ближе к обеду совсем отпустило и потеплело до плюсовой температуры, с чем сейчас образовались лужи на подтаявшем слое скользкого ледка. Как-то даже не допускалось, что вновь может стать холодно и морозно.

Стоит сказать, что одной из немногочисленных достопримечательностей маленького городка, расположенного в устье мелководной речки с одноимённым названием, впадающей в Белое море, где как раз закончил обучение десятилетки Егор, являлась местная церквушка имени святого Лазаря.

Сосновый бор, окружал со всех сторон это маленькое каменное строение прошлых веков и даже укрывал от взгляда любопытных путников со стороны. Невысокий деревянный заборчик бережно охранял пространство и владения местной церкви от шпаны и собак. Церквушка Лазаря пряталась за высокими раскидистыми соснами, практически образовавшими живой купол своими изогнутыми кривыми стволами над её покосившемся шпилем башенки и крестом. Чуть поодаль от церкви вниз по тропинке помещалась маленькая сторожка с польцами и мелкими хозяйскими постройками, вроде сарайчиков для всяких садово-огородных целей, а также хранения рабочего инвентаря.

У самой церквушки кучно размещались старинные высокие надгробия, кое-где окружённые высокими металлическими массивными литыми оградками усопших купцов. На них значились, как и полагается в таких случаях полные имена и даты рождения и смерти.

Что-то было выбито ещё, скорее знаменитые цитаты. С годами уже невозможно было прочитать текст. На половину, а где и совсем надписи стёрлись от времени. Чёрный мрамор от плиты откололся и крошился, а с ними имена и годы безвозвратно умерших утрачивались. Так уходят из памяти и сами люди.

В этот день главная калитка, то ли нарочно, то ли специально, была открыта перед ним. Егор не понимая себя почему, пошёл ни как обычно своим путём домой вокруг церковного забора, а наперерез через церквушку Лазаря. Если бы его даже спросили об этом, объяснить ничего вразумительного по этому поводу он всё равно бы не нашёлся. Возможно, это и была его роковая ошибка, но Егор об этом даже не подозревал. Что-то влекло его туда и тянуло в этот момент необычайно. Он сам не понимал, что он хотел там увидеть, кроме запустения и уединения. Надгробия навевали депрессивные мысли и засасывали, как пылесос в пылесборник грязь.

Сердце Егора ёкнуло дважды, когда он проходил мимо одного из надгробий, где текст отсутствовал вовсе. Возможно, плита была перевёрнута. Какое-то недоброе предчувствие вновь заскреблось у него внутри, как кошка острыми коготками, перебирая словно струны, натянутые нервы.