Ирландец

Пролог "Сны с запахом моря"

Прошлое

Шанна…

В её имени шорох морского прибоя и пьянящий аромат диких роз.

«Всё для тебя, Шанна, только для тебя…»

Невыносимо жгло ладони.

Пальцы застыли от ледяной воды. Мокрые ракушки врезались острыми краешками, царапали до крови. Мелкие ссадины на коже больно щипало – соль в океане такая едкая, она вгрызалась безжалостно, словно хотела обглодать до самых костей.

Желание вышвырнуть богатый улов становилось всё сильнее, оно горело внутри, как и раздражённая морской водой кожа, но он только сильнее прижимал к груди «своё сокровище» и прибавлял шаг.

Боялся опоздать.

Уже не шёл, а почти бежал. С холма и вовсе понёсся вприпрыжку, путаясь в буйных порослях разнотравья.

Штанины, мокрые почти до колен, неприятно шлёпали по окоченевшим ногам. Но от бега согрелся, даже чувствовал, как раскраснелись щеки. Солёный ветер с побережья подгонял в спину, торопил.

Узкая тропка привела к невысокому основательному забору. Тёмные камни поросли изумрудным бархатом мха, он торчал из каждой щели и трещинки.

Чтобы заглянуть во двор, пришлось подпрыгнуть и, шаркая ногами по скользким камням, подтянуться и лечь животом на каменную кладку. Больше всего он боялся растерять или случайно сломать ракушки, но вышло удержать их в ладонях.

Она сидела на скамеечке под старой яблоней, как и всегда. Спиной к нему. Волосы были зачесаны гладко, собраны в маленький пучок. Белый кружевной воротничок облегал тонкую шейку. Изящные руки мелькали ловко и легко, как крылья чайки. Склонившись немного, она возилась с каким-то рукоделием – кажется, вышивала.

Успел.

Вечерело, солнце катилось вниз… Вот-вот коснётся макушки холма, и синие тени поползут по саду. И тогда она исчезнет в доме.

– Шеннон!

Она вздрогнула, подскочила, и пушистая козья шаль соскользнула к ногам. Девочка обернулась, и огромные светлые глаза распахнулись изумлённо, улыбка осветила её бледное лицо. Но уже через мгновение тревога исказила милые черты, она испуганно оглянулась на окна дома.

– Ты что здесь делаешь? Уходи скорее! Отец дома...

В ответ он расплылся в счастливой, беспечной улыбке, замотал головой, изо всех сил показывая, что совсем не боится. Рыжие пряди упали на глаза, но убрать их сейчас не вышло бы при всём желании – руки по-прежнему были заняты ракушками. Он призывно махнул головой и соскользнул вниз с забора, сдирая кожу на рёбрах о неровный каменный край.

Зашипел сквозь зубы. Но рёбра и ссадины… это ведь такая ерунда!

Чуть пригнув голову, он пронёсся вдоль забора туда, где за глухой стеной дома, в зарослях одичавших роз, кладка камней обвалилась от времени и сырости, и перебраться через забор можно было легко и просто. А густой кустарник надёжно скрывал от случайных глаз незваного рыжего гостя.

***

Шеннон, придерживая руками широкую юбку простого серого платья, протиснулась меж колючих ветвей легко, не задев даже листика или бутона, словно бесплотный лесной дух. Густой аромат роз мгновенно окутал их в этой «изумрудной беседке». Он так привык к тому, что запах роз всегда окружает девочку, что стоило теперь где-то увидеть эти цветы или почувствовать их благоухание, и взгляд невольно начинал искать Шеннон даже там, где её и быть не могло.

А она говорила, что он пахнет морем и солнцем.

Неудивительно. Море и солнце… То, что надо, для рыжего сына рыбака.

– Шон… Милый… – улыбнулась она, но тотчас нахмурила строго брови. – Ты с ума сошёл! Зачем ты пришёл? Отец сказал, что убьёт тебя, если ещё раз увидит в нашем саду!

– Пусть сперва догонит! – хвастливо хмыкнул мальчишка. – Вот! Это тебе…

Он протянул к ней руки, и в маленькие нежные ладони девочки посыпались разноцветные раковины. Некоторые упали в траву, не уместившись в её маленьких ручках.

Она смотрела изумлённо и молча, и только светлые глаза сияли так ярко и счастливо, будто он насыпал ей в руки драгоценных камней или золотых монет из горшочка лепрекона.

– Ты же любишь ракушки… – смущённо пожал он плечами, – а на берег тебя не пускают…

– Шон… – восторженный, едва различимый шёпот слетел с её губ.

Шеннон опустилась на колени, осторожно высыпая в траву свои сокровища, и теперь уже перебирала каждую по отдельности, гладила тонким пальчиком, подносила к носу, вдыхая неповторимую свежесть моря.

– Я сам их все нашёл… – гордо поведал он, падая в траву рядом. – Вот эту у Ведьминого мыса. Вот эти у причала. А вот за этими пришлось забраться прямо в море у Чёрного грота.

– Шон, они такие красивые, такие красивые! А вот эта… смотри! Какая большая! Она шумит, вот послушай, она шумит…

Она протянула свою белокожую ручку и приложила холодную мокрую раковину к его уху.

Шон замер, слушая… Ему было всё равно на море, спрятавшееся в ракушке – он видел побережье каждый день. Он уже ходил на промысел вместе с отцом. Он любил солёную могучую стихию, но она была привычной.

А вот эту нежную, волшебную девочку, так непохожую ни на одну его знакомую, он любил гораздо больше, чем какое-то море, и ракушки, и даже больше, чем сладкий бармбрэк[1], который отец покупал только по большим праздникам.

Её рука задела мокрую холодную штанину, и Шеннон нахмурилась и укорила, заботливо и строго:

– Все ноги промочил! Разве так можно? А если простудишься… Я не хочу, чтобы ты из-за меня заболел. Береги себя, пожалуйста!

Шон только улыбался, ему совсем не было совестно. Ради улыбки на её лице и восторга в её глазах, он был готов умереть, как настоящий благородный рыцарь. Подумаешь – забраться в холодное осеннее море, подумаешь – простудиться!