Исчезающие люди

Глава 1

Могли ли Они спасти моего ребенка, если бы прибыли раньше?

На несколько секунд я воображаю, что Нана со мной, почти чувствую её маленькую ладошку в своей руке, слышу счастливый смех, когда наклоняюсь к ней и целую нагретое солнцем лицо, усыпанное веснушками.

Господи, как она умела смеяться…

Глаза щиплет, ощущение тёплой ладошки тает, как и смех моей дочери, остаётся только холод потери, и сосущая душу дыра в районе груди размером с Вселённую. Сердце сжимает стальными обручами. Я не могу дышать, задыхаюсь и прижимаю кулак к груди. Шарю рукой по простыне рядом с собой и по привычке ищу сильное плечо, но натыкаюсь только на пустоту и холод.

Прикрываю веки.

Конечно.

«Он ушел, - безжалостно напоминает память, - стал птицей, как миллионы других людей».

Сколько прошло времени? Неделя? Месяц?

Или…

Годы?

Сползаю с постели и ковыляю на кухню. За окном еще темно, но в небе ярко мерцают звезды, похожие на драгоценные камни. Я останавливаюсь у раковины с грязной посудой и беру в руки стакан. Мне требуется секунда, чтобы открыть кран и набрать воды.

Я подношу его к глазам и вглядываюсь в прозрачные пузырьки. Через мгновение вспыхивает сверкающий золотом завиток, и я замираю, боюсь даже дышать. Терпеливо жду, когда он подрастет.

Еще чуть-чуть.

Он вытягивается, становится похожим на цветок с тремя лепестками, а потом исчезает, полностью растворяясь в воде.

Несколько секунд я рассматриваю прозрачную жидкость. Если она попадет внутрь меня, я перестану быть человеком. Энгалусы обитают в жидкой форме и заразили всё водоснабжение. Озера. Океан. Моря. Реки.

Мы превращаемся в огромных птиц без памяти и чувств.

Дрожь пробегает по спине, как только я представляю, что забуду красивое лицо Наны.

Забуду все счастливые моменты с ней и…

С ним.

Я безжалостно выплескиваю иного в сливное отверстие и наблюдаю, как он исчезает в канализационных трубах. Обхватив себя руками, я опускаюсь на пол и медленно раскачиваюсь. Пряди моих грязных волос закрывают лицо. Внутри зарождается крик, он скребет когтями горло, и я выпускаю его наружу. Он заполняет собой все углы пустой квартиры.

Мы купили ее за несколько лет, до того, как явились энгалусы. Три комнаты с огромными окнами в новостройке. Десятый этаж с видом на парк.

«Идеальное место, чтобы растить трехлетнюю дочь», - радостно думала я.

Но все изменилось, когда ей поставили диагноз – острый лимфобластный лейкоз и наши дни превратились в сплошную борьбу с раком. По статистике на каждые сто тысяч детей приходится три-пять детей больных лейкозом, но я могла думать только об одном:

Почему моя дочь?

Почему Нана?!

Лечение не помогало, и болезнь быстро перетекла в терминальную стадию. Нашей дочери не стало в канун Нового года. Пока остальные отправляли детей на утренники, мы с мужем выбирали гроб и решали, в каком платье ее хоронить.

Я была спокойна и собрана. Затянутая в корсет холодной отстранённости, я сидела в бюро ритуальных услуг и смотрела каталог. Я не подпускала к себе никаких чувств. В день похорон, я надела черное платье и лёгкий плащ. Бросила взгляд на детскую комнату. На двери висела наклейка куклы Братц, которую Нана выпросила у меня в супермаркете.

Что-то внутри меня дрогнуло и начало распускаться.

Ниточка за ниточкой.

На кладбище все выражали нам соболезнования. Трогали меня за руку, хотя больше всего на свете, я хотела бы, чтобы они перестали. Все смешалось. Густой снег. Приторный запах лилий. Комья промерзшей земли. Цветы, втоптанные в грязь. Руки мужа на плечах, весящие тонну и жуткое чувство потери, подкрадывающееся все ближе.

Боль в животе разрасталась, она поднималась по пищеводу, перехватывала дыхание. Я теряла своего ребенка. Погружалась на холодное дно, где больше не было ни света, ни жизни.

Я тоже умирала.

Стояла и разлагалась, пока гроб Наны полностью не исчез за толщей земли и снега.

От меня остались только кости, и тогда пришло осознание - я не готова. Нет. Не готова была сказать ей - прощай.

- Неправда, - прошептала я. - Все это неправда, - я издала нервный смешок и оглядела всех, кто стоял рядом со мной.

Их лица расплывались, словно они были сделаны из воска. Влажные капли стекали по их бледным щекам. Я кожей чувствовала направленные на меня сочувственные взгляды. Меня пронзил страх. Страх, что все это теперь моя реальность.

- Оля, - кто-то, похожий на мою маму протянул мне изломанные, как ветви ивы, руки, - тебе нужно держаться...

- Нет, - я отпрянула от нее, и подняла глаза на мужа, - пожалуйста, - умоляла я его, – скажи мне, что это сон... разбуди меня…

- Мне жаль, - прохрипел Клим, два слова, как два выстрела, мои ноги подкосились, и он едва успел подхватить меня.

Я судорожно цеплялась за лацканы его черного пальто, чтобы не упасть в эту промозглую пустоту. Правда ржавым гвоздем вонзилась в мой мозг. Меня всю затрясло. Я смотрела на могилу, где теперь лежала моя маленькая дочь.

- Когда я умру, я смогу летать, мамочка? - едва слышно спросила меня Нана.

Шафраново-желтое солнце заглядывало сквозь тонкие занавески. В больничной палате стоял стойкий запах лекарств и дезинфекции. Я слышала, как стучало ее сердце, отдаваясь писком в приборах жизнеобеспечения.

Мы лежали на кровати, и я крепко обняла ее.

- Никто не умрет, - глухо ответила я, целуя ее в лоб, в щеки, глаза, - не сегодня, не завтра, никогда.

Сейчас бы ты могла летать, солнышко и я бы нашла тебя.

Я бы узнала.