Искусство любви

Глава 1. Алиса

Тогда...

Однажды он сказал, что «уничтожит меня», и ему это удалось.

Всё началось осенью, в самый разгар огненного листопада, когда ветер перегонял воду в исток Невы, волнением поднимая со дна Шлиссельбургской губы ил и песок. Тот день отпечатался в моей памяти, казалось, навечно. Ввинчивался стальными прутьями в висок, словно, прибивали надгробную табличку с моим именем на гранитный камень.

В Питере бушевал ветер. Холодный, пронзающий до костей льдом безысходности. Он беспощадно хлестал каждого, кто раскрывал зонт во время ливня, не щадил проезжающих машин, пешеходов. Срывал плакаты с билбордов, переворачивал заграждения, игрался с мусором переворачивая его по мокрой брусчатке. Он был таким же жестоким и безрассудным, как тот, чье имя я боюсь произносить вслух.

Я вышла из метро в тот момент, когда угольные тучи сгущались над Адмиралтейским районом. Казалось, что небо вот-вот рухнет, рассыплется на мелкие осколки, окрасит и без того хмурый пейзаж в ещё более насыщенные чёрные краски. Стрелки на маленьких наручных часах, что подарила мне покойная бабушка, показывали без пятнадцати три. Через четверть часа начнётся первый дополнительный урок по искусству живописи в современном мире, а я, как назло, зверски опаздываю на него.

Санкт-Петербургская Государственная Академия Культуры и Исскусств (СПбГАКиИ) находилась на набережной реки Мойки, вблизи Певченского моста. Но из-за того, что коммунальщики перекрыли участок проезда, приходилось идти в обход.

Оглушительный раскат грома пронёсся по небу, когда я подошла к пешеходному переходу. Это было странным: гроза в октябре. Пешеходы переглядывались, а у меня внутри всё сжималось в тугой узел. Переживания рвались наружу, отчего я переминалась с ноги на ногу. Ветер усилился, подхватывая пушистые угольные тучи, и через какое-то мгновение, капли дождя коснулись земли. Поочерёдно, как в немом кино, люди раскрывали пёстрые зонты, словно искусственно пытались окрасить серость города в приятные тёплые краски.

Мне пришлось бежать до дверей Академии, попутно пытаясь удержать зонт в руке от разъярённого ветра. В дверях Академии я оказалась ровно через четырнадцать минут после того, как вышла из метро.

Оставалось одна минута до начала занятий.

Взбираясь через ступеньку по винтажной лестнице на третий этаж, находу снимала пальто, чувствовала себя жонглером, что пытался удержать в руке мокрый зонт, тубус, свою сумку и шарф. Часы показывали ровно пять минут четвёртого, когда я зашла запыханной в двери аудитории. Мои волосы выбились из пучка, на бедре красовалось мокрое пятно от зонта.

— Здравствуйте, — промямлила я, увидев широкую спину мужчины. — Простите за опоздание.

Это был Он.

Апполонов Виктор Николаевич.

Новый преподаватель по истории искусства в современном мире. Мужчина, от которого веяло холодом и безразличием. Тот, чье имя девчонки шептали в коридорах на переменах.

Дьявол искусства.

Дьявольски строг.

Дьявольски суров.

Дьявольски красив.

Мужчина не дрогнул. Никак не показал, что слышит меня.

Навскидку я определила, что рост его – выше среднего, около ста девяноста сантиметров. Его стиль в одежде был противоречивым: тёмные джинсы, грубые ботинки военного типа и классическая чёрная рубашка, поверх которой была надета жилетка. Рубашка сидела так тесно, что я без труда видела, как под ней перекатываются литые мышцы его рук.

Мужчина обернулся в пол-оборота и, глядя в конец аудитории, где я стояла в дверях, с недовольством в голосе сказал:

— Если вы полагаете, что этот предмет не столь интересен или вовсе незначителен, то, вероятно, вам не стоило терять своё и наше время и записываться на мой курс.