Исповедь протянутой руки

Исповедь протянутой руки

Исповедь протянутой руки.

         Протянутая рука дрожала. От холода, ветра, но более всего от смущения. Вера Ивановна сначала и глаз-то не поднимала.

Вышедшей на оживлённую центральную улицу города в своём единственном поношенном пальтишке неопределённого цвета, вытертые до бела рукава и разнокалиберные пуговицы которого внимательному прохожему поведали бы о многом, пожилой женщине с непривычки было неловко и стыдно. Но, поскольку многие за протянутой рукой видят попрошаек, – а в обществе бытует мнение, что просящие чуть ли не подпольные миллионеры, то оставим на совести спешивших мимо или чинно прогуливающихся жителей белорусского городка их думы, чтобы взглянуть повнимательней на ту, которая впервые таким образом обратилась к людям за помощью.

Вера Ивановна, бывшая учительница младших классов, худенькая старушка, согбенная под грузом лет и безысходности сложившейся ситуации, но чистенькая и опрятная, несмотря на все потёртости и заплатки, которые жизнь поставила на ней и на её одежде, никогда ни на что не жаловалась.

Детей учила по совести, невзирая на мизерную зарплату, с которой едва ли удавалось отложить небольшую сумму денег на самое необходимое.

Единственная дочь, врач по специальности, разочаровавшись в ярко-серой постсоветской действительности и найдя по интернету заграничного мужа, уехала в Америку. Мужем оказался ревнивый итальянец, строго контролировавший молодую жену, не позволявший ей ни с кем встречаться; супругу частенько бил, забрал у неё паспорт, пригрозив, что в случае обращения в инстанции и возвращения на родину, отыщет её во что бы то ни стало, где бы она ни была, и убьёт.

От итальянца у дочери родилось двое темноволосых сыновей, которых учили только английскому и итальянскому языкам; в возрасте пяти лет внуки Веры Ивановны имели небольшое представление, что где-то в далёкой нищей Беларуси у них есть такая же нищая бабушка, которая им ничего дать не может. По этой причине о белорусской родственнице предпочитали не вспоминать.

 Свою дочь Вера Ивановна видела в последний раз счастливо улыбающейся перед отъездом за границу. Внуков видела на единственной присланной семейной фотографии, где дочь уже не улыбалась.

Поздравительные открытки к Рождеству и Новому году приходили регулярно. Телефонные одно-двух-трёхминутные звонки ожидались только ко дню рождения, с каждым годом всё больше отдавая усиливающимся со временем иностранным акцентом на противоположном конце провода.

На этом общение с семьёй дочери ограничивалось.

Веру Ивановну утешала мысль, вынесенная из скупых строчек и слов, сказанных издалека как будто чужим человеком, что её дочь и внуки по крайней мере живут лучше неё.

Первый муж Веры Ивановны, смазливый пухленький ловелас, бросил жену с дочерью, когда малышке исполнилось три годика, увлёкшись в очередной командировке достаточно обеспеченной молодой женщиной.

Вера Ивановна вырастила дочку сама. Ближайшие родственники, уехавшие на Дальний Восток за длинным рублём, возвращаться на родину не собирались.

Подруг в женских школьных коллективах Вера Ивановна не приобрела, рассорившись с доброй прекрасной половиной из-за мужчины.

Этим мужчиной был учитель труда, Семён Евграфович, высокий интересный и умный, большой радиолюбитель, на досуге чинивший радиоприёмники, магнитофоны и прочую аппаратуру. Со временем Семёну Евграфовичу предложили должность завуча. Он согласился.

С Верой Ивановной их связывала дружба, хотя женщины распустили сплетни об их интимной связи и стали постепенно выживать Веру из своего коллектива, намекая на служебный роман, отпуская в её сторону ехидные ухмылочки, обливая потоками язвительных словечек.

Не выдержав такого отношения, Вера Ивановна была вынуждена перевестись в школу, расположенную на другом конце города. Но с Семёном общаться не перестала. Постепенно дружба, на зависть бывшим коллегам, действительно переросла в нечто большее, и, когда Вере исполнилось пятьдесят два, они с Семёном расписались, хотя ни она, ни он так до конца и не поняли, переросла ли дружба в любовь или взрослыми одинокими людьми руководило желание быть вместе. Тем не менее у Веры Ивановны появился смысл жизни, интерес к которой она с возрастом утрачивала, как это обычно случается ближе к закатному периоду. Вера Ивановна переехала к мужу в однокомнатную квартирку и стала сдавать свою.

Через два года после замужества пришла беда. Хотя о её медленном приближении они оба догадывались. Вера, выходя замуж за своего друга, знала, на что идёт,

Последние десять лет Семёна периодически мучали головные боли. Ни доктора, ни анализы поначалу ничего конкретного выявить не могли, чтобы потом в итоге у мужчины в головном мозге обнаружился прогрессирующий воспалительный процесс.

Была проведена операцию, вердиктом светил медицинской науки окончательно превратившая его в инвалида, прикованного к постели, зато живого.

Операцию провели в частной клинике в столице – государственные отказались.

Дотация была смехотворна. Смета стоимости процедур и лекарств легла на пожилую пару неподъёмным грузом. В рацион питания для восстановления измученного недугом и жизненно необходимыми вмешательствами организма мужа пришлось включать дорогие витамины, лекарственные препараты, фрукты, орехи, мёд, свежую рыбу.

Ради любимого друга Вере Ивановне пришлось продать свою квартиру. Чтобы иметь возможность ухаживать за мужем-инвалидом – перевестись на полставки.

Но беда не ходит одна. И к ней вело, как это ни покажется странным, счастье или удача.

«Не было бы беды, да счастье помогло», – вместе с протянутой рукой дрожала вся Вера Ивановна, зябко кутаясь на промозглом ветру в пуховый платок, купленный в самом Оренбурге, бережно хранимый и составляющий предмет её гордости. В рукавичку упали первые снежинки…