История Доспеха

1 Главный закон

Родители Альберта познакомились на раскопках в Долине Двух Хребтов. В те времена такая работа еще считалась безопасной, как и сама долина. Немногочисленные местные жители, населявшие эти многострадальные земли, называли котлованы раскопок колодцами с прахом, потому, что по большей части кроме рассыпающихся в руках реликтов прошлого в котлованах находилось мало чего действительно полезного. Самих копателей, в разговорах между собой, упоминали как ходячих мертвецов, хотя в глаза им это говорить стеснялись, по меньшей мере, из-за того, что те хоть немного оживляли своими кошельками долину.

В тот год молодую, но подававшую большие надежды, Дильфу назначили управлять седьмым отрядом «низких». Эти отчаянные ребята с пламенными сердцами без колебаний спускались в самые глубокие пещеры, протискивались в самые узкие разломы и все ради того, чтобы первыми заполучить древность, за которую умники из столичного университета отвалят хорошенькую сумму. Естественно, этим грубым парням не сильно понравилось, что ими будет управлять какая-то сопливая девчонка и они закатили скандал, грозивший перерасти в настоящую драку. Они не знали, что дойди дело до рукоприкладства, Дильфа смогла бы постоять за себя (по крайней мере, попыталась бы, иначе никто не доверил бы ей управлять этими неуправляемыми), но за нее вступился один из «старожилов» отряда. В тяжелейших условиях долгих подземных экспедиций люди обычно быстро перегорали, и старожилом считался любой, кто спускался на самое дно хотя бы трижды. Для смуглого южанина Фаруд-кира эта экспедиция должна была стать шестой, и нечто неуловимое в глазах Дильфы убедило его чуткое нутро, что она справится.

После долгих споров «низких» удалось успокоить, экспедиция под руководством Дильфы состоялась. После двух недель под землей живые мертвецы вернулись на поверхность в целости и сохранности полным составом. И хоть большинство считало экспедицию провальной, ведь пустые руки – пустой кошелек – пустой живот, но только не Фаруд-кир. Хоть в этот раз он не нашел того кусочка древности, который бы принес ему богатство и обеспечил безбедную старость, зато он обрел нечто большее – любовь.

В детском доме Альберта никто не любил. Отчасти из-за того, что тот попал туда уже довольно взрослым и казался местным мальчишкам чужаком, но по большому счету все сводилось к его имени. Для столичного уха оно звучало непривычно и, по меньшей мере, странно. Конечно, люди с именами древнего языка в столице были не новостью. Тем более, как известно, родителей не выбирают, и если оба твоих предка были настолько увлечены раскопками, что ставили на кон свои жизни, которых закономерно и лишились, то удивляться выбору имени не приходится. Но разве же это объяснишь малолетним детдомовцам?

С самого первого дня своего пребывания в детском доме Альберт получал тумаков от каждого встречного поперечного. В основном эти были тычки, оплеухи и подножки больше обидные чем болезненные. Детские шалости, как их называла домоправительница госпожа Литария, худощавая женщина лет сорока пяти с острым носом-клювом и глазами исполненными вселенской усталости. Альберт с ее определением был в корне не согласен. Ему все происходящее больше напоминало осаду. Каждый день стены его маленького замка «Козел отпущения» бомбардировали валуны подколок, шуточек и издевок, выпущенные из осадных орудий, с которыми ему приходилось жить под одной крышей, в одной комнате, а иногда, в дни, когда госпоже Литарии приводили сирот на передержку, и в одной постели.

Альберт знал, что рано или поздно его стены рухнут под натиском «детских шалостей». Он не раз говорил домоправительнице об этой проблеме, но она не выражала особой обеспокоенности по этому поводу. Она считала, что лишениями и трудом закаляется тело, а невзгодами и страданиями – дух. Истинная имперка. И Альберт верил ей на слово. Он ждал и терпел, терпел и ждал, когда же, наконец, это произойдет, когда его дух, что бы это ни было, не закалится, а тело не станет крепче. Но день ото дня все становилось лишь хуже. Шуточки пробирались под кожу больно щипая самолюбие, а тумаки и подножки все чаще оставляли совсем настоящие синяки.

Ситуация, казавшаяся безвыходной, изменилась в тот день, когда от рождения мягкий Альберт, которому было чуждо насилие в любых его проявлениях дал сдачи. Да еще какой! Теперь эти гадкие хулиганы надолго запомнят, что других обижать нехорошо.

Торжествующий Альберт, сын двух ходячих, хотя сейчас уже нет, мертвецов, которому до совершеннолетия оставалось всего два года, стоял посреди столовой в центре устроенного им бардака и широко улыбался, проникаясь ощущением победы в личной маленькой войне, в затянувшейся осаде замка «Козел отпущения». Вот только победитель не знал двух очень важных вещей, которые вскоре испортят его праздник. Во-первых, это была совсем не победа. И во-вторых, подлиза Фимм уже выбежал за ворота детдома.

— Альберт? — госпожа Литария медленно переступила через порог столовой и каблук ее высокого сапога тут же с треском раздавил осколок разбитой тарелки.

Голос домоправительницы вернул Альберта на землю. Его лицо потеряло задумчиво-мечтательный глуповатый вид. Он развернулся на месте и ошарашенно уставился на госпожу Литарию, понимая, что сейчас ему влетит по полной.

— Альберт, — повторила она успокаивающим тоном. — Стой, где стоишь. Не шевелись. Помощь уже в пути.

Он не понимал, о чем она говорит, но его немного успокаивал тот факт, что домоправительница не орет, а глядя на переломленный пополам тяжелый дубовый стол, гору перебитой посуды и трех обидчиков, испуганно вжавшихся в дальнюю стену – было за что.