История одного гнома

1. Гном гордый и строптивый

Темно и сыро в Гномьем королевстве, ведь расположен Пундибар под одноимённою горою. Гора та и могуча, и сильна, и очень высока, но никогда ещё гномы не взбирались на её вершину, и никогда не видели они Солнца. Вместо того веками исследовали они горные глубины, прорыв многочисленную сеть самых разнообразных, весьма запутанных ходов, именуемых нами коридорами и лабиринтами.

Добывали гномы камни драгоценные, и драгоценный металл, но драгоценным всё это было лишь для них, и только после обработки. Сотни, тысячи лет так жили гномы; сотни, тысячи лет никто не нарушил их покой ни извне, ни изнутри.

Однако же случилось так, что во тьме кромешной, тьме подгорной, лишь изредка прорезаемой факелами и светильниками явился в этот мир гном, не похожий на всех прочих. Гном этот рос несколько капризным, своевольным, своенравным, и с детства был себе на уме. Сей гном, к великому неудовольствию и проклятиям соплеменников, не унаследовал физическую силу и выносливость, которая присуща всей породе гномьей; силу, которая в жилах их, в роду их от сотворения мира. Такие дети были величайшей редкостью, но больше ничем примечательны не были – этот же экземпляр от самого своего появления на свет отличался глубоким умом и сообразительностью – в большей степени, нежели умнейшие из старейшин. Сей гном, к несчастью для своих родичей, порою задавал чересчур неугодные, неудобные, нежеланные, каверзные вопросы, на которые взрослые либо не знали ответа, либо знали, но не хотели обсуждать, произносить вслух.

Гном же, чьё имя в эльфийских рукописях упомянуто как «Морриган», рос мальчиком весьма наблюдательным, и даже старательным, а все его капризы были от непонимания и вскорости улетучились, хотя некоторые остались и переродились в синдром отмены.

С самого начала Морриган проявлял склонность к письму, живописи и музыке; помогал же в том ему, помимо природных качеств, недуг по имени «синестезия», ведь с детства гном и видел, и слышал, и чувствовал всё в определённом цвете: так, буква «Т» всегда представлялась ему оранжевой, тогда как буква «Л» ассоциировалась исключительно с цветом зелёным. Целые слова, фразы и предложения имели для гнома ещё и цветное значение, но сие обстоятельство нисколько гному не мешало – наоборот, оно помогало ему в творчестве, оно сподвигло его впоследствии на самые невероятные действа, открытия, свершения.

Все прочие гномы не любили Морригана, всячески сторонились его, считая чудаком и чужаком – хотя, вне всякого сомнения, породы он был гномьей: как всякий гном, он был весьма трудолюбив (хоть и по-своему, в рамках своих искусств), умел вкусно приготовить пищу и проявлял навыки зодчего, хотя зодчеству его ещё не обучали. То был прирождённый скульптор, что лепил из глины; прирождённый гений, каких мало.

Несмотря на многие уникальные черты, Морриган обладал ужасным и непримиримым характером – упрямым, упорным, упёртым – точно агнец, которого силой тащат за рога к жертвенному алтарю. Очень многое не нравилось гному странному, гному строптивому в укладе и образе жизни окружающих – в особенности довлеющий над всеми мужчинами жестокий матриархат со стороны Праматери-королевы и её жриц-старейшин.

Сущая правда: мужчины гномов работали по двенадцать часов в сутки, и практически без перерыва на обед. Эти труженики, задействованные в шахтах, рудниках и каменоломнях, едва живыми и очень уставшими приползали домой к своим жёнам, дабы омыть своими руками их стопы, и вручить свежий букет цветов (если можно назвать цветами блеклую поросль подземелий). Мужчины гномов нянчили и пеленали детей; мужчины гномов готовили пищу и строили жилища; мужчины гномов ежедневно мыли посуду, вытирали пыль и совершали каждую пятницу генеральную уборку; мужчины гномов трудились, не покладая рук, и валились с ног – в то время, как женщины гномов не делали ничего, кроме вручения первым приказов и команд.

И осерчал в своём сердце Морриган, и чувство великой, вселенской справедливости пробудилось в нём. И восстал он с ложа своего, и поспешил сначала к своему отцу, затем – к своему учителю, и, наконец – к старейшине их рода.

И каждому задал гном одни и те же вопросы, что с такой обидой вырвались у него из его груди:

– Отчего такая к нам несправедливость? Отчего противоположный пол так глумится, издевается над нами? Разве мы – рабы? Ведь со стороны, мы – морлоки, а они – элои!

Отец ударил калёным прутом, и учитель выпорол суровою розгою; старейшина же не пустил на порог, хоть и ночевал Морриган у коврика двери его.

Пуще прежнего взбеленился, взъерепенился, оскалился строптивый гном – тот гном, что не приемлет гнусность никогда.

– Остынь же, отрок! Иль ты не видишь, что для нас честь даже просто пребывать, находится рядом, ведь женщины – прекрасный пол. – Цыкали на него те немногие, кто всё же попытался что-то объяснить.

– И в чём же состоит их красота, их прелесть? Чем лучше они нас? – Возмущению Морригана не было предела. – Чёртовы бездельницы, что сутки напролёт полёживают на подушках мягких и удобных!

И отмахнулся от увещеваний гном строптивый, продолжая в ярости своей великой хулить весь женский род. И скверной были его словесные излияния для окружающих; и скверной считал Морриган почитание одних и рабство других.

И случилось так, что наказали сего гнома за мелкую провинность, и заставили мыть ледяной пол, мраморный пол в библиотеке гномьей, а ковры всенепременно повелели выбить. И поставили над ним гномиху одну, что училась вместе с ним. И следила гномиха за работою Морригана, и отпускала по его душу язвительные замечания.