В январе 2019 года я переехала в Штаты.
До отъезда в Калифорнию я была журналистом. Я не бегала за политиками по подворотням, не сторожила их авто у ворот дома. Все интервью я проводила в пятизвездочных гостиницах или уютных кафе. А потом писала о них статьи на английском языке.
Мне нравилось разговаривать с людьми. Мне нравилась идея, что мне платят за то, чтобы интересные люди рассказывали мне о самых увлекательных или контроверсионных моментах их жизни.
К тому же, я была англоязычным журналистом, что делало мою работу еще интереснее, а зарплату – еще выше.
Я зарабатывала сравнительно неплохо, умела вовремя просить повышение у начальства, и знала, когда нужно «сматывать удочки». Вообще, меня можно назвать «пробивной дамочкой».
Мне нравилась моя работа. Вдень я могла встретиться с женщиной трансгендером, скульптором из Нью-Йорка, или неоднозначным политиком, а вечером пойти в свой любимый Барман-Диктат и пофлиртовать с харизматичным барменом.
В Барман-Диктате подают лучшие коктейли во всем Киеве, хоть и находится этот бар в подвале, и знают о нем только местные.
Мой любимый коктейль подают в высоком стакане, и у него – кисловатый привкус. Я любила эту кислинку, за ней и приходила в тот бар.
У меня дома можно услышать все языки мира: немецкий, украинский, русский, английский.
Вот уже три года как, на работе я разговаривала только на английском. Почему на английском? Потому что большинство сотрудников – иностранцы. Большинство, но не все.
Я всегда много работала. Я поступила в лучшие университеты, сначала на бакалаврат, потом на магистратуру. Я ни разу не платила за свое обучение и ни разу не давала взяток, чтобы получить работу.
Но мне не верят. Это их право.
Несколько недель назад, когда я только-только приехала в Сан-Диего, я встретилась со школьной подругой.
Мы договорились о встрече заранее. Выбрали место в уютном кафе на берегу Тихого Океана, заказали невкусный кофе за восемь долларов (в Штатах он почти всегда невкусный и дорогой), и предались воспоминаниям.
В школе я была на последних ролях, эдакая толстенькая некрасивая отличница. Сейчас мне кажется, что со мной в классе таки считались, у меня были друзья, и все же я всегда знала, что, если кто-то захочет меня оскорбить, он укажет на мой вес. Больно вспоминать, но это правда.
Спустя почти восемь лет, мы с Тоней сидели на берегу океана в одном из красивейших городов в Штатах, и мне было хорошо. Я изменилась, и прекрасно об этом знала.
И моя одноклассница тоже знала.
В 2016, Тоня вышла замуж за американца, и переехала к нему. Ей тогда было двадцать два года.
В школе мы не были особо дружны, но перед самим её отъездом она закатила вечеринку по случаю отъезда и почему-то пригласила туда меня. Не знаю, зачем пригласила, но я приглашение приняла.
Я не особо понимала её решение уехать заграницу, к мужчине, которого она не так хорошо знала, но не считала себя вправе её осуждать.
Я купила бутылку вина, зефир – и пришла к ней в гости.
Нас было около двадцати людей. Квартира была маленькая, и мы разместились кто где мог: на полу, на столе, под столом, на диване.
Я присела в сторонке, поставила бутылку на стол, и принялась слушать её тосты о том, как она рада, что уезжает, как ей осточертела зима, нестабильная экономика и что она «заслуживает большего».
Ближе к полуночи, девочка Тоня уже была изрядно пьяна.
– Вот ты, Марин, – ока указала бокалом на меня, и от резкого движения немного жидкости расплескалось на белый ковер. Я мысленно содрогнулась: тяжело будет такое вывести. – Вот ты…
– Да?
– Вот ты постоянно работаешь, работаешь, работаешь… А что толку? Ни-чего-го! А ведь умная же была!
– Почему была?
– Потому!
Я усмехнулась и перевела всё в шутку.
И все же, домой я возвращалась, всерьез задумавшись о ее словах. К чему я стремлюсь? Куда иду? В чём моя цель?
В том году я разошлась с человеком, с которым встречалась два года, и была не в лучшем психологическом состоянии.
Через два дня Тоня уехала в Солнечную Калифорнию и все мы, её друзья и знакомые, с завистью следили за её жизнью в соцсетях. Мужа она своего ни разу не показывала, оправдывая это тем, что он «не публичный человек».
Наступила весна. Понемногу, я начала выкарабкиваться из состояния апатии. Сначала получила хорошую работу, победила в конкурсе – уехала учиться в Праге, потом прошла еще один отбор – поработала в Германии, благо, знала немецкий, и это сыграло мне на пользу.
Потом – бинго, замаячила поехать в Штаты, и меня снова выбрали. Я собрала вещи, стильно постриглась – и махнула по ту сторону океана.
И вот, спустя три года, мы с Тоней снова встретились. Обе – только-только отпраздновали 25-летие. Она – почти три года как замужем за Колином, а я – по-прежнему много работаю.
– Ну что, как дела? – спросила она лениво, фотографируя залив.
Я рассказала. И о недавней встрече с министром обороны, и милой беседе с судьей Верховного Суда Аризоны, и о моей стажировке. Мне было что рассказать, я могла говорить часами, но я умолкла, когда прочла на её лице ЭТО выражение.
Ей было неприятно.
Есть два типа людей: те, что успешны, и воспринимают рассказы об успехе как данность. И те, что не очень успешны, и воспринимают такие рассказы как хвастовство.
– Я много работала, чтобы быть там, где я есть, – сказала я, будто оправдываясь. – И это дало свои плоды.