Изгнанная ткачиха

Глава первая, она же последняя

Я сидела в темном коридоре и разглядывала тяжелые красные шторы. От них пахло пылью и затхлостью, наверное, поэтому мысли в голове обретали тягучесть и тяжесть –находись я в этот момент в другой обстановке, я бы быстро передумала, испугалась, сбежала, не оглядываясь назад. Какое сумасшествие…

Сколько я там сидела? Час, два? Как вообще я там оказалась? Когда приняла это решение? Когда все это началось?

У зеркала? Нет. Раньше. В детстве, когда родители привели меня на ярмарку, там я и увидела ИХ. Они были как из сказки – легкие, воздушные, элегантные и сильные. Нет, не сильные. Всемогущие! Ткачихи – они разрывали ткань бытия, расплетали его узлы и сплетали заново, и делали это так непринужденно, будто бы иметь власть над судьбой – это не что-то невозможное, не что-то запретное для обычных людей. Да, именно тогда это все и началось, именно тогда я решила, кем стану, когда вырасту, хотя и побаивалась поначалу признаться в этом вслух. Через пару лет я подошла к родителям – маленькая, робкая – дрожащим голосом, так, что они даже не расслышали сперва, я произнесла: «Хочу быть ткачихой». Сколько же сил я потратила на эти слова… Уже тогда я точно знала, что мне не дано: мои короткие толстые пальцы не были способны ткать бытие с той ловкостью, которая требовалась, а слабые тяжелые ноги не могли поднимать меня в воздух к тем материям, где плелись самые важные нити вселенной. Но кем мне еще быть, как спать по ночам, если я так хочу быть ткачихой? Нет, правильное решение я приняла, правильные слова сказала.

Зеркало было потом. Я называла тот вечер «ЗЕРКАЛОМ», будто бы дело было в нем, хотя оно тут не виновато. Был обычный учебный день в академии ткачих (поступление куда я долгие годы считала невозможным, но упорно шла к своей цели), тяжелый и вялый, полный боли и разочарований. В тот день ко мне подошла директор академии, сказала, что выпускные экзамены мне не сдать. Нет, она не пыталась вдохновить меня заниматься больше, не наставляла, не говорила, что я должна сделать, чтобы сдать, чтобы выпуститься. Меня поставили перед фактом – холодно и безоговорочно. После этого страшного известия я вернулась в комнату, села на единственный стул – напротив зеркала – и расплакалась. Слезы капали на платье, на волосы, на пол, я вытирала щеки рукавом, отчего тот намок и обвис мятым потемневшим куском ткани. Я смотрела на свои руки – в мозолях и синяках от ежедневной работы в тренировочном зале они походили на маленьких лысых крыс после драки – я ненавидела их. Как они могут?! Что бы я ни делала, они оставались толстыми и короткими, негибкими и слабыми. Я попыталась отвести от них взгляд, посмотрела на ноги. Ноги… Великие ткачихи способны воспарить над пламенем, символизирующем жизнь, и повиснуть в воздухе, продолжая плести ткань бытия, чтобыизменить мир по своему усмотрению. На что способны мои ноги? Прыгнуть? Один раз, два? Как же это мало! Как же этого недостаточно! Нет, я не могла смотреть на них, на это жалкое натруженное подобие ног настоящих ткачих.

Я закрыла лицо руками и долго рыдала так, в темноте, вокруг лишь безудержный вой со своими «друзьями» - воплями отчаяния. Больше ничего для меня не существовало в тот момент. Постепенно темнота, созданная теплыми ладонями, приглушила горечь внутри, ее остроту, я смогла замолчать, продолжая беззвучноплакать. Я опустила руки. Выждав несколько секунд, подняла глаза. Интересно, я на кого-нибудь еще смотрела так же,как на себя? В зеркале я увидела опухшие глаза, блестевшие ненавистью, полные презрения. Я смотрела на отражение исподлобья, так, что не было видно влажных ресниц, как смотрят затравленные детеныши кровожадных зверей. Я смотрела на самого ненавистного человека в моей жизни, на главного предателя, бессовестного, безжалостного и, самое обидное, бесхребетного.

Враги бывают разные. Тот, на которого я смотрела, был не из тех, кто поигрывает ножом перед твоим лицом, ехидно ухмыляясь и кидая жестокие угрозы; он был не из тех, кто пускает про тебя слухи, вульгарные и лживые, а потом пожимает плечами, будто бы сам только их услышал. Мой враг был другим. Он тенью следует за тобой, он всегда у тебя за плечом. Он молчит и бездействует. Смотрит в пол. Кажется, ему даже все равно на тебя, он не испытывает к тебе ни ненависти, ни любви. Он просо есть. Он никому не мешает. Но однажды такой враг разрушает твою жизнь, разбивает ее вдребезги. Обессиленный и обескураженный, обдумав, как все это произошло, ты вдруг понимаешь, что каждый шаг, каждое действие твоего врага было подчинено только одной цели – навредить тебе, уничтожить тебя, превратить в ничто. В тот момент, сидя напротив своего врага, я впервые смогла ясно взглянуть на него, увидеть его настоящего, его неприязнь, оскал, жестокость. Но что мне делать? Что делать, если мой враг – это я сама? От себя не убежишь, не скроешься. Убить себя? Но враг тогда победит, да и там, в загробном мире он будет рядом, всегда за спиной. От этих мыслей я начала плакать с новой силой, больше не осмеливаясь глядеть на свое отражение.

Зеркало еще не было тем толчком, который привел меня в коридор с бардовыми занавесками по стенам. То был акт слабости, всего лишь случай, один из многих – показательное происшествие, не более. Почему я так запомнила тот вечер? Потому что познакомилась со своим врагом, живущем в зеркале? Забавно, я ведь и так его знала, и так жила с ним всю жизнь «бок о бок». В тот день он лишь открыто показал свои намерения, сделал все, чтобы запугать меня до смерти. Я ходила мимо зеркал, опустив глаза, никогда не смотрела в лицо перед зеркалом, только на одежду, на волосы – мне смелости не хватало, я была побеждена. Но еще не сломлена.

Мне хотелось жить, на тот момент я грезила, что смогу все сделать правильно, исполнить детскую мечту. Поэтому я и согласилась тогда помочь родному дяде. Просто согласилась? Нет, я была охвачена восторгом, детским возбуждением, дажене отдавая себе отчет в том, что служба ткачихи – это не игра и не веселье, а совсем другое. Мой дядя повредил руку: длинная глубокая царапина на предплечье. Даже если бы позвали медикуса, заживление заняло бы много времени, при этом дядя не смог бы ни работать, ни помогать жене по хозяйству. Я не была их последним шансом, но весьма удачной возможностью. Для ткачихи моего уровня это была работенка обычная, не простая и не сложная – чуть расплести нити вчерашнего дня и сдвинуть нужную нитку в нужную сторону. В теории я прекрасно понимала, какие движения потребуются, как расположить пряжу, что я почувствую в процессе. Но я ошиблась… Я была не в том состоянии, несосредоточилась, мне было весело и смешно, у меня чесались руки от желания сделать все красиво и ловко, чтобы увидеть восторженные взгляды родственников, полные благодарности и почтения. Излишняя уверенность в себе. Не хватило ловкости и таланта. У меня дернулась рука, после чего нити встроились друг в друга, но не в том порядке, который был нужен. Я переусердствовала, переволновалась, поэтому руки мои дрожали, а нити сплелись в такие узлы, которые не распутать больше никогда. Это был провал, поправить который не было возможности. Царапина стала глубже, а значит и заживать будет дольше, останется жуткий шрам, при виде которого меня всю жизнь будет накрывать непередаваемый стыд и отчаяние.