Измена. Убей меня ласково

Глава 1

Аннотация:

- Марин, это ничего не значит. Просто секс. Банальнейший, проходной трах. Мне только ты нужна. Никто больше.
Горло обжигает ядовитая горечь. Перед глазами темнеет. Будто мир одномоментно лишился всего света.
- Подумай, куда ты пойдëшь. Не глупи. Оставайся, и давай поговорим, как взрослые люди.
- Ненавижу тебя. И разговаривать ни о чём не собираюсь.
- Ты ведь пожалеешь. Подумай, чего в будущем может стоить такая необдуманная блажь?

«Мужик не седло, между ног не удержишь»: говаривала моя бабуля. А я, молодая и неопытная, не понимала. Казалось, какой-никакой багаж к своим годам приобрела. И с любимым мужем всё у нас замечательно: во взаимоотношениях, в доверии, в постели.
Было. Было замечательно.

Любовь моя, люби! - да не развяжешь вовек

ты жгучий узел этой жажды

под ветхим солнцем в небе опустелом!

Ф.Г. Лорка

Выхожу из машины, захлопываю дверь. Нажимаю на кнопку блокировки и закидываю ключ в сумку.
Что сказать, когда Лëша вернëтся из командировки? И как сказать? Господи, как же так? Как так?
Тру веки, словно не слезами подëрнутые, а засыпанные мелкой, стекольной крошкой. Вдыхаю жаркий воздух летнего вечера. Белые, бледные в темноте цветки жасмина, что растёт у самых окон нашей квартиры, источают тонкий, сладкий аромат. От него чешется в носу, и сдерживать слёзы становится практически невозможно.
Я и так держалась на даче, когда позвонила Лëшина сестра и сообщила ужасную новость; за рулëм, по дороге домой; когда заезжала в аптеку за успокоительными таблетками. А сейчас не плакать чувствуется совершенно так, как не дышать. Невозможно.
Прикладываю ладони к щекам, что в один момент стали мокрыми. Сердце тягуче, болезненно сжимается. Нет, я не смогу сообщить Лëше. Попросту не хватит сил.
Инна обеспокоилась безопасностью брата, который сейчас за рулëм и неизвестно, как отреагирует на услышанное. Поэтому сообщила его жене. И завтра это же предстоит сделать мне, когда Алексей вернëтся.
Но разве можно подобрать слова для такой новости? Разве можно как-то смягчить или уменьшить боль?
Практически на автомате открываю дверь, захожу в квартиру, опускаю на пол ведëрко с собранной малиной. Варенье из неё - любимое Лëшино лакомство. Вообще муж равнодушен к сладкому. Со спокойной снисходительностью наблюдает за моими припадками любви то к мороженому, то к шоколаду, то за быстротечным романом с эклерами. А вот за пенку от малинового варенья сам готов пойти на что угодно. Даже стерилизовать банки в промышленных масштабах.
Я вздыхаю, вспоминая, какое вкусное варенье из малины готовила Светлана Васильевна. Помню, долго не решалась узнать рецепт. Стеснялась, думая, что это не совсем тактично. А когда решилась, встретила лишь мягкую улыбку и охотное разъяснение, что в процессе варки свекровь добавляет немного лепестков чайной розы. Именно они привносят медовый аромат и нежный привкус.
Тянусь к кнопке выключателя, но замираю так и не включив свет. Музыка. Тихая-тихая, ритмичная латина. И шорохи. Будто кто-то пропускает через себя откровенную похоть мелодии и выпускает наружу в виде раскованных движений, стонов, шлепков.
Я прикладываю пальцы к вискам, желая удостовериться в наличии головы на плечах. Если бы могла, ещё бы проверила наличие в ней мозга. Ведь если в здравии и в своём уме я слышу в пустой квартире подобные звуки, то что они могут означать?
В отсутствие хозяев воры забрались в жильё и решили станцевать сальсу? Домовой привёл подружку и устроил романтический вечер?
Или не домовой?

Держась руками за стены или наоборот придерживая пальцами по кирпичику осыпающуюся действительность, прохожу по коридору мимо гостиной, где и включена акустическая система. Останавливаюсь перед приоткрытой дверью спальни.
Наверное, именно сейчас у меня есть выбор: сделать последний шаг и подтвердить страшную догадку или развернуться и уехать на дачу. Наверное, есть на нашей планете люди, которые всегда чётко знают, как правильно поступить в любой критический момент. Но я не из их числа. Сомнения моё второе имя. Долгий поиск альтернатив, самокопание, неуверенность.
Хотя... стоять, слушать вакханалию, происходящую метрах в полутора от меня и ничего не предпринимать - тоже не выход. Робея, словно подглядывая в дверь чужой спальни, чуть распахиваю последнюю преграду между счастливым прошлым и апокалиптическим настоящим. Заглядываю внутрь.
Обнажëнная спина, сведëнные вместе лопатки, белые локоны, собранные заколкой на макушке. Тело гибко и расслабленно покачивается в ритме музыки, а голова девушки то и дело запрокидывается назад. Впрочем, и так понятно, что ей, как и моему мужу, оседланному неизвестной блондинкой, очень и очень приятно. И было бы так даже без музыки, свечей, трепещущих огоньками в темноте комнаты, и аромалампы, источающей острый запах кофе и специй.
О наслаждении говорят и его руки, оглаживающие тонкую талию, и его пальцы, пробегающие по позвонкам, вниз к ягодицам, где они останавливаются, а затем нетерпеливо сжимают, сильнее насаживая на...
Закрываю глаза ладонью. Разве может быть, чтобы Лëша так со мной поступил?
Сознание вдруг придумывает какого-нибудь Женю, что прилетел на самолëте из Москвы и перепутал квартиры. Блондинка тоже перепутала. Но это их не остановило перед внезапной, ошеломляющей страстью. И вот...
- Арррр, - раздаëтся глубокий, полный чувственности и вожделения голос мужа. Нет, его перепутать невозможно.
Это голос моего мужа. Точка. Не запятая, не двоеточие, не вопросительный знак.
Сейчас, стоя на пороге осквернëнной спальни, я это знаю точно. Других знаков препинания не будет.
Точка.
Я разворачиваюсь и иду в кухню. Срочно нужно промочить пересохшее горло и задавить проснувшуюся вдруг тошноту. Стакан холодной воды, выпитый залпом, помогает лишь отчасти. Тошнота сменяется неконтролируемой дрожью во всём теле. Злость появляется внезапно, но так стремительно накапливает силы, что бороться практически бессмысленно.
И эти звуки из спальни...
«У, падлюки похотливые, - вспоминаю, как бабуля ругалась, когда коты по весне устраивали оргии под окнами. И возбуждëнные крики хвостатых не могли унять ни угрозы, ни запущенные из окна в темноту ночи галоши или веник».
Прохожу в ванную. Не включая свет, подставляю таз под смеситель, открываю холодную воду. Пока набирается достаточное, для двух похотливых падлюк, количество воды, возвращаюсь в кухню. Достаю из морозильной камеры формочку со льдом, поливаю тёплой водой, обнаруженной на дне чайника. И высыпаю все кусочки в подготовленный таз.
Дорогу к спальне преодолеваю быстро и уверенно, гонимая злостью, обидой и проснувшимся энтузиазмом. Видимо, спектакль подходит к кульминации, актëры увлечены каждый своей ролью и появления на сцене новых действующих лиц совсем не ожидают.
Я делаю ещё несколько шагов, отвожу руки назад и выплëскиваю всё содержимое таза на упоëнно отыгрывающих концовку комедиантов.
- Ах, что это? Лëша, что это? - голосит неприятно-хриплым голосом блондинка. И вот это её доверительное "Лëша" выбешивает окончательно. Хватаю всё, что попадается под руки и швыряю не глядя. Просто чтобы разъедающая изнутри ярость выплескивалась наружу, как ледяная вода; как горькие слëзы, щиплющие веки; как стремительно покидающие организм, силы.
- Марина, ты как..? - начинает было муж, но осекается. Замолкает, не делая попыток прикрыться или успокоить уже бьющуюся в истерике блондинку.
Мы смотрим друг на друга всё понимая без слов и считывая эмоции как с закаменевших лиц, так и с потрескивающего электрическими зарядами воздуха. Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы к тишине повисшего молчания добавлять какие-то ненужные никому слова.
Я не могу больше смотреть, как магма вырывается из жерла вулкана, засыпая когда-то тихие, цветущие склоны пеплом и силикатным расплавом. Мирной, счастливой жизни пришёл конец. И осознание этого лишает сил. Пробудившийся на фундаменте ярости запал, необратимо гаснет.
Разворачиваюсь и бреду обратно в кухню. Тяжело опускаюсь на стул, не представляя даже близко, как дальше жить и что делать в данный момент. Спустя время полностью одетая блондинка прошныривает в прихожую. Возится с обувью и громко хлопает дверью. Лëша появляется в проëме гостиной. В брюках и не до конца застëгнутой рубашке. Галстук торчит из кармана штанов. Волосы всклокочены. И вообще вид потрясëнного и расстерянного человека хорошо просматривается даже при тусклом свете уличного освещения, льющегося в окна.
- Мариш, давай поговорим, - включает свет в прихожей. Заходит в кухню и останавливается около стола, упираясь в столешницу пальцами.
Мышцы на сильных руках напрягаются, натягивая тонкую ткань рубашки. Острые скулы резко вычерчиваются тенями. Отросшая щетина сбрита по краям руками профессионального барбера. И я впервые думаю, что совершенно не знаю этого могучего, холëного, привлекательного мужчину.
Лëгким резко не хватает кислорода. Хватаюсь за горло, пережидая внезапный спазм. Воздух рядом с мужем выжигается, кровь в венах рядом с ним останавливается, жизнь рядом с ним покрывается закаменевшими пластами, убивающими даже малейшие её зачатки.
Находиться рядом с Лëшей невозможно. Но в душе до сих пор тлеет неугасимая искорка надежды. Настолько микроскопическая, что лишь чудом удаëтся цепляться за неё и ждать, ждать, ждать. Вдруг он скажет что-то такое, что сможет объяснить, вернуть прошлое, перекрыть собой весь ужас надвигающегося будущего.
И Лëша говорит:
- Марин, это ничего не значит. Просто секс. Банальнейший, проходной трах. Мне только ты нужна. Никто больше.
Горло обжигает ядовитая горечь. Перед глазами темнеет. Будто мир одномоментно лишился всего света. Будто надежды больше нет. Она растворилась в жарких стонах под ритмы латины.
Вскакиваю и бегу к выходу. Впрыгиваю в босоножки, хватаю сумку. Лёша выбегает следом. Останавливается в нескольких шагах, окутывая терпким ароматом парфюма. Но в его мужественные, мускусные нотки вплелась тонкая сладость женских духов, от которой меня едва не выворачивает.
- Подумай, куда ты пойдëшь. Не глупи. Оставайся, и давай поговорим, как взрослые люди.
- Ненавижу тебя. И разговаривать ни о чём не собираюсь.
- Ты ведь пожалеешь. Подумай, чего в будущем может стоить такая необдуманная блажь?
Какая-то самая последняя струна в груди рвётся со звоном и дикой болью. Подхватываю с пола ведёрко и швыряю в мужа. Алые ягоды разлетаются ярким фейерверком. Оставляют пëстрые кляксы на декоративных кирпичиках. Осыпаются на пол, превращаясь в некрасивое месиво.
Сглатываю острые, фантомные осколки, что своими краями раздирают горло. Прежняя жизнь неисцелимо разбита. Всё моё тело посечено и кровоточит. Лишь тонкая, призрачная оболочка продолжает сохранять подобие целостности.
Тихим, надтреснутым голосом сообщаю:
- Примерно час назад мне звонила Инна. - Наблюдаю, как муж убирает со щеки размякшую ягоду, оставляющую на скуле алый след. Пережидаю приступ тошноты. - Твоей мамы не стало. Она умерла.