Изобретатель

Изобретатель

Бушует вьюга, снег лепит в лицо. Меня трясет от холода, ноющая боль в животе не отпускает ни на минуту. Последние несколько недель мы голодаем, пытаясь растянуть во времени заканчивающиеся и уже подпорченные продукты. Мы не знаем, как долго это продлится, и инстинкт подсказывает: чтобы выжить, надо экономить. Но я больше не могу сидеть и ждать, я решаю, что, пока есть силы, необходимо что-то предпринять. Я иду на риск – но я должен раздобыть хоть немного еды. 

Вокруг лежат трупы – соседей, знакомых и незнакомых людей, тлеют остовы сожженных домов. Картина безнадежности и отчаяния. Апокалипсис. Неужели мы обречены?

Я захожу в уцелевшие избы в надежде найти хоть что-то съестное – но они пусты, здесь уже побывали рыскающие в поисках продовольствия люди. 

Я иду вперед и молю бога, чтобы мне повезло. Внезапно я слышу голоса и, повинуясь инстинкту, падаю ничком рядом с телом убитого, замираю – я мертв, мертв… Ко мне приближается небольшая группа солдат. Они идут не спеша, останавливаясь у распростертых тел. Они бьют по ним ногами и прикладами. Я затаил дыхание. Тяжелые сапоги остановились рядом со мной. По звуку я понимаю, что штык вонзается в лежащее рядом со мной тело. Затем меня ногой – с натугой – переворачивают на спину и бьют прикладом в лицо, удар приходится в челюсть.

От боли я едва не теряю сознание, но лежу на промерзшей земле без движения. Солдаты, не торопясь, продолжают свой обход. Я не двигаюсь. Наконец я слышу, как они, лениво переговариваясь, уходят. Когда их шаги и голоса затихают, я продолжаю лежать без движения – долго, бесконечно долго… Чувствую, как мягкие снежинки щекочут мне лицо. Я приоткрываю глаза. Затем с усилием переворачиваюсь и встаю на четвереньки, выплевываю выбитые зубы и кровь и вытираю распухшее лицо рукавом. С трудом встаю на ноги и, пошатываясь, иду к очередной избе. 

На этот раз мне повезло – в ящике на кухне, заваленном хламом, я нашел несколько банок консервов и мешок с остатками подгнившей картошки. Положил все в валявшуюся рядом спортивную сумку. Направляясь к выходу, услышал какое-то движение за спиной. Резко обернулся, выхватил из кармана заточку. Никого. Медленно подошел к двери в соседнюю комнату. Прислушался и распахнул дверь. 

На кровати, прислонившись спиной к стене, сидит пацан, почти мальчишка, рыжий, как апельсин. На лице грязные дорожки от слез. Вьющиеся волосы спутаны, падают на глаза. Одна штанина задрана, колено замотано пропитанной кровью тряпкой. Несколько секунд мы смотрим друг на друга, и я спрашиваю: «Что с ногой? Идти сможешь?» «Попробую», – говорит он и пытается встать. Я подхватываю его, перекидывая его руку мне на плечо, и вижу, как он сжимает зубы, стараясь не застонать. 

Мы выбрались оттуда – оба. И это был самый счастливый день в моей жизни…

– Счастливый? В каком смысле? – перебил его я. – Ведь, с ваших слов, почти всех жителей деревни убили, вас покалечили, а той еды, что вы нашли, вряд ли хватило надолго.

Он ответил не сразу:

– И все-таки – счастливый. Потому что именно в тот день у меня появилась уверенность в том, что, несмотря ни на что, мы выстоим. И обязательно победим. Я не могу сказать, почему, не могу объяснить – но именно тогда это чувство затеплилось во мне, вспыхнуло передо мной, как яркая искра. Вот так-то, молодой человек…

…Я смотрел на него – и в первые секунды мне показалось, что передо мной глубокий старик. Беззубый рот, какие-то выгоревшие глаза и абсолютно седые коротко стриженные волосы. Присмотревшись, я понял, что мой интервьюируемый скорее среднего возраста, он довольно высокого роста, сухощавый и подтянутый, а его движения не по-старчески точны и быстры. 

Меня отправил к нему мой шеф – будто бы этот парень что-то такое изобрел, вроде препарат какой-то, панацею. Очередной фейк, конечно. Но поперся – с шефом не поспоришь. Сразу задал вопрос о препарате. Тот ушел от прямого ответа, стал говорить о войне. Я слушал его больше часа. Мои направляющие вопросы он игнорировал, кружил вокруг одной темы. Интервью затягивалось. Я замолчал, дав ему возможность выговориться и надеясь подвести к главному. Не получилось. Он продолжал говорить о войне. 

«Все ясно, война для него – травмирующее обстоятельство, главное событие его жизни, он не скоро соскочит с этой темы», – подумал я и демонстративно посмотрел на часы:

– Простите, но я ограничен во времени. Может, вы все-таки расскажете о своем открытии? Уверен, нашим читателям это будет не менее интересно, чем ваши военные воспоминания. 

В выцветших глазах моего собеседника появился холодный блеск:

– Мне кажется, что представители вашего поколения почти ничего не знают, что это было за время. Вы не знаете, как умирают от голода и бесконечного холода ваши любимые, родные люди. Умирают мучительно. Если бы вы хоть на минуту заглянули в то время, то перестали бы ныть по поводу сегодняшнего дня. И, может быть, научились бы наконец ценить то, что имеете. 

– Спасибо за совет, – сухо сказал я. – В другой ситуации я охотно бы выслушал вас, но мое издание дало мне конкретное задание – узнать о внезапной популярности на YouTube ваших роликов с информацией о каком-то изобретенном вами лекарстве – якобы панацее от всех болезней, ранее неизлечимых.

Холодный блеск в его глазах погас. Он помолчал несколько секунд и заговорил, медленно выговаривая слова:

– Я действительно создал препарат, который избавит людей практически от всех болезней, в том числе тех, которые классическая медицина считает неизлечимыми. И я хочу, чтобы этот факт стал известен в мире. 

– Вы хотите сказать, что этот препарат может излечить даже от рака?

– Разумеется.

Я не мог скрыть иронии:

– Но вы же неглупый человек и не можете не понимать, что ваше заявление не может восприниматься всерьез. Ученые всего мира работают над этой проблемой несколько десятилетий и добились лишь частичных результатов. Как вы без серьезных исследований, специального образования можете утверждать, что победили рак? Это звучит как минимум неправдоподобно.