Кай

Пролог

Сколько себя помню, мне всегда снился один и тот же сон — странный, завораживающий и кровавый. Хоть крови не было и в помине, но я отчетливо ощущал ее вокруг. Словно что-то погибало, пока под ногами на снегу расцветали сотни белых роз, которые, стремительно раскрываясь, радовали молочными лепестками. Вскоре из сердцевины выбирались мотыльки со сложенными крыльями — белые, с махровыми усиками. Их было столь много, что, взлетая, они будто стирали весь мир вокруг. В этот момент ощущение чьей-то смерти ложилось на плечи, проникало внутрь и сжимало сердце ледяной рукой, а когда становилось невыносимо — я просыпался.

Поначалу эти сновидения пугали меня — ребенком я дрожал и плакал, закутываясь глубже в одеяло. Мои кошмары будили бабушку, что приносила мне с кухни теплое молоко с медом. Я успокаивался и засыпал вновь, но ни разу не рассказал о своем сне. Ни об одном.

Полагаю, я боялся слухов, которые в то время и так ходили обо мне. О проклятом ребенке. Ведь все, что идет вразрез с привычной размеренной жизнью людей, наверняка принесет одни лишь беды… А я давно был отмечен холодом и морозом.

Снегопад в день гибели моей матери шел невиданный — так говорили люди, ведь то время в моей памяти не осталось. Еще с утра ясное небо, которое оставалось редкостью для осени в тех краях по сей день, радовало яркими лучами солнца. Под его светом выпавший накануне снег слегка подтаял и сверкал, словно кто-то рассыпал поверх горсти бриллиантов.

Пейзаж за городом, за исключением высоких сосен и елок, состоял исключительно из белых оттенков с редкой синевой отражавшегося неба и теней деревьев, словно кто-то облил мир цинковыми белилами. Вершины гор же на горизонте проглядывались как никогда ясно, не укрытые островками облаков. От этого казалось, что до них рукой подать — не больше часа пути верхом.

Зимой наш край словно засыпал — снег заносил дороги, так что из некоторых поселений, затерявшихся среди гор, нельзя было выбраться все зимние месяцы.

Помню, как уже в более сознательном возрасте мой учитель, исполнявший эту роль всего пару лет и прибывший в город, наслушавшись о красотах природы, сказал:

— Белое золото возвышает вас, но белая смерть так и норовит убить. Может, когда-нибудь у нее это выйдет? — Мужчина не уточнил, о чем именно говорил в тот момент, а я не стал спрашивать.

Учителя чрезвычайно забавлял тот факт, что наш город жил бок о бок со смертью.

Белым золотом в Халльштатте называли соль, которую добывали в недрах горы, — практически все жители зарабатывали себе на жизнь этим ремеслом, спускаясь каждый день в шахты по глубоким желобам. А белой смертью же прозвали снег на верхушках гор и особо снежные зимы, выпадающие на долю жителей раз в десяток лет, занося дороги и едва не погребая весь городок под белой толщей.

Застань одна из тех яростных метелей тебя в Малервег – в лесу, раскинувшемуся по правую сторону от склона горы – и ты не жилец. Но не только снег носил столь мрачное название. Еще Белой смертью звали ее. На самом деле ее много как звали, и до сих пор кличут.

Тихо и шепотом рассказывают друг другу украдкой о Деве, которую раз в несколько лет кто-то из местных да заметит — то в закатном золотом небе, гуляла у кромки леса, то ночью, обласканная лунным светом, она проносилась над озером, то ее силуэт был различим во вновь обрушившемся на город снегопаде.

Хотя со временем она стала осторожнее. Время потребовало — не прятаться, а выйти на свет. Время многое изменило.

Но много лет назад, поздней осенью, когда снег уже укутал землю, но еще не перекрыл пути, молодая женщина, наняв дилижанс, ехала из близлежащего Линца в Халльштатт — городок, зажатый между горой и озером, отчего вынужден был ютиться на коротком пологом склоне. Путница возвращалась в дом матери, которая осталась одна в этом году, потеряв мужа. Он умер не от старости, хотя уже давно был немолод, — погиб в шахте. Его лишил жизни камень соли, отвалившийся от свода и упавший точно ему на голову. Череп проломился, и, словно из-под руки невидимого художника, на соли расцвели алые цветы.

Так совпало, что и молодая женщина, в тот год лишилась мужа. Он умер от лихорадки, покинул этот мир за считанные дни, оставив ее одну с годовалым сыном. Кареглазый, с черными, словно антрацитовый уголь, волосами, я, как две капли воды похож на отца — актера, мечтавшего стать известным. Возможно, он бы добился своей цели — как раз перед тем, как его одолела лихорадка, ему дали ведущую роль в пьесе. Так, по крайней мере, рассказывала мне бабушка, пока была жива.

В тот день, когда моя мать отправилась в дорогу, ее застал сильнейший снегопад. Дилижанс удалился настолько далеко от Линца, что возвращаться уже не имело смысла, только ехать вперед. Более уместный для середины зимы, чем для поздней осени, холод пришел следом — жестокий и голодный. В итоге утоливший свою жажду и отыскавший жертву.

Моя мать замерзла в ту ночь, как и кучер, ведший дилижанс. Ее нашли в снегу, точно она решила преодолеть весь путь пешком, когда колеса повозки прочно застряли в глубоких снегах. Но далеко уйти она не сумела — упав, замерзла, прижимая к себе годовалого ребенка.

А метель прекратилась столь же внезапно, как и началась, уже к середине ночи небо вновь стало ясным, так что его усыпали мириады сверкающих огней, и даже Млечный Путь виднелся не вооружённым глазом, словно разлитое в воду молоко.

Именно прекращение метели позволило группе людей из Халльштатта отправиться на поиски. Бабушка ждала дочь, которая так и не преодолела внезапно обрушившуюся стихию. Думаю, она надеялась, что вмешалась сама судьба и моя мать никуда не поехала, оставшись в Линце.