Как белый теплоход от пристани

2003, Апрель (2)

13 апреля, воскресенье

У моей Ируськи есть любимая подруга. Тоже — Ируська[12]. И тоже актриса. Красивая, как чертовка, и недоступная, как миллион долларов. Фифа с тончайшими запястьями, разлётными бровями и кавказской фамилией, известной в народе вызывающе европейской наружностью её обладателей. Творчество Набокова и двойной эспрессо она глотает с одинаковым аппетитом постоянно растущего интеллекта.
——————
[12] На самом деле — Ирэн, но кого этот пижонистый нюанс интересует! (А.С)
——————
Она меня робеет почему-то.

Не знаю, чем я мог её так напугать, но даже на провокационные расспросы сокурсниц обо мне она всегда отвечает только правду. Портит, словом, мою репутацию. Могла бы и соврать, между прочим. Но на вопрос "Харатьян, ты спишь с Самородским?" она несколько раз прерывисто выкрикивает "Нет!" и надувает пухлые губки, словно в обиде за то, что я их никогда не целовал.

Вдруг позавчера она изловила меня в эфире ночной столицы. За вечер разработала агрессивный макияж и к полуночи скрыла под ним все комплексы и страхи. А также ум, здоровье и маломальский жизненный опыт. В общем, начисто утратила собственную личность и портретное сходство с паспортом. И обновлённая встретила новую ночь с волевой упорностью амазонки.

Чертовка знала, где меня искать. Поэтому сразу пошла по дешёвым кабакам. Есть на Китай-городе одно заведенье, где стеллажи уставлены книгами. Предполагается, что чужой водкой и чужими мыслями из борзописного ширпотреба здесь следует упиваться одновременно. Мы с Женькой любили здесь бывать, хоть при этом тусклом и затабаченном свете так и не смогли прочесть ни строчки.

Позавчера мне не пилось. Мой стакан упал, и у меня даже ничего не ёкнуло, когда пиво бросилось на свободу через его стеклянные стены. Харатьян нашла меня, когда я сидел за столом и мутно смотрел, как хмель утекает, точно годы молодые, в трещину стола. Она подсела, не поздоровавшись, и нагло спросила:

— Ну что — много прочёл?

— Неа, — помотал я головой.

— А что так?

— Если я начну интересоваться тем, что пишут идиоты, у меня не останется времени на мысли умных людей.[13]

— Жаль. А то я вот тоже зашла книжонку полистать. На ночь.

— Романчик с неприличным названьем?[14]
——————
[13] Оригинальная цитата Эрика-Эммануила Шмита. (А.С.)
[14] Оригинальная цитата Владимира Высоцкого. (А.С.)
——————
Эта ассоциация мне показалась смешной, и Харатьян увидела в ней знак для несдержанных действий.

— Мой неприличный романчик — это ты, Самородский, — сказала она, и провокация искрой пробежала по её зачернённым ресницам.

Я приоткрыл было рот для внеочередной сальности, на которые так горазд, но в самый последний момент вспомнил, что нахожусь на пути к исправлению.

— Забудь, обо мне, уважаемый читатель, — уныло буркнул я, — из меня все страницы теперь вырваны.

— А я, может быть, юный книголюб! — намекнула она. — Я проглажу тебя горячим утюжком и вклею на места все твои недостающие листочки.

Тут она взяла меня за руку, вывела под свет уличного фонаря и, преломлённая в талии, выставила передо мной своё аппетитное бесстыдство, как бы вопрошая:

— Ну, что скажешь?

— Ты, как масленичные посиделки.

— В смысле?

— Столько же теста, жареного на масле.

— Ты что, Самородский — дурак?

Её реснички задрожали, подбородочек затрясся, каблучки начали оступаться и проваливаться в щели брусчатки. Ну, что мне оставалось делать? К тому же она была так красива...

— Я у тебя первый, конечно? — подмигнул я, когда мы снова вышли под свет московских фонарей.

— Ну, — чирикнула она, намотав бронзовый локон на указательный пальчик, — если не считать предыдущих, то — первый.

Она закусила губку, словно призналась, что ей было со мной хорошо, порхнула ресницами и сгинула в тумане предрассветного утра.

Я же остался стоять на китай-городском пустыре, растворяясь в ультрамариновых парах своего сексуального экспромта. Повернулся лицом к витрине, где, как в зеркале, без всякой лести отразилась моя изломанная беспутством фигура, и подумал: "Наверно, она так передо мной извинилась. За весь тот священный позор, которому прилюдно меня много раз подвергала. А я, стало быть, её извинил. И что ж теперь? Друзья?.."

Надо проникнуть к ней в гримёрную в чёрном плаще и выяснить этот вопрос.

Семейный триллер. Продолжение

"Ах, как Она была соблазнительна в отблеске этих свечей! Тени от ресниц ложились на щёчки глубоко и ровно, глаза укрупнились и потемнели и стали похожи на две океанские впадины с несметными сокровищами затонувших кораблей в их недрах. Малейшее движение было преисполнено кошачьей грации и изящества. Бретелька то и дело соскакивала с её хрупкого плеча, а в глазах и на губах играла роковая томность, уверенно сочетаясь с вороватой застенчивостью.

Он потянул носом и выдавил из себя:

— Ты прекрасно...

Она подалась к нему, чтобы лучше расслышать, и Он, словно испугавшись ответственности за то, что собирался сказать, закончил:

— Готовишь.

— Спасибо, любимый, — откинулась она обратно, — это всё для тебя. Разреши, я за тобой поухаживаю.

Она распределила по тарелкам самые красивые куски, а Он налил в бокалы вино и ласково в пространство произнёс:

— За тебя.

— За нас, — подхватила Она, протягивая бокал для соприкосновенья. Он сделал вид, что не заметил этого движения и выпил свою порцию без промедления, залпом.

— Я люблю тебя, — проговорила Она и в свою очередь опустошила бокал.

— Я тоже, — отозвался Он, не уточнив, однако, кого именно.

С первой же вилки Он признался:

— Очень вкусно. И необычно. Почему ты раньше никогда так меня не кормила?