Как белый теплоход от пристани

Мой дядя. Урок №3. Мужчины

О третьем наглядном пособии я не хочу вспоминать. Упомяну лишь, что, выйдя, как положено, тёпленькими из ресторана, мы затем четверо суток охлаждались на больничных койках «Склифа», а после ещё месяц наблюдались у травматологов.

Науськанный страдать за справедливость, в тот вечер я не особенно думал о последствиях. Досадно только, что вопреки заявлению дядя совсем не оказался разрядником по каратэ. Эх, а юный задира так рассчитывал на это!..

И то вечное, что могло бы послужить эпиграфом к этой истории, стало её эпилогом:

Где – подлость, там – схватка:

Два слова и – перчатка!..[1]
-----------------
[1] Слова из вступительной песни к к/ф «Д'Артаньян и три мушкетёра», с которой провожал молодого д'Артаньяна его д'Артаньян-отец.
-----------------
Вот ведь к чему может привести нужда! Даже чувство голода отхлынуло на время! С отчаяньем брошенная в чернила случайная мыслишка, не отвлекаясь на обед, ужин или завтрак, оказалась под отдельным заголовком!..

И всё же, где достать денег? Нешто и вправду – к дяде, одалживаться?..

Семейный триллер. Продолжение

«Он очень искренне хотел порадовать жену, давно отвыкшую от знаков его внимания, поэтому присматривался к цветам тщательно, выбирая «что-нибудь поприличней». Внезапно на другой стороне улицы будто молния сверкнула, пронизав сумеречную вязь ослепительным светом. Он поднял глаза и чуть не обмер: по той стороне дороги, приветствуя его взмахом руки и, конечно, улыбкой, стояла Бонни – в том же белом платье, так же неописуемо прекрасна. Улыбающаяся, с поднятой вверх ручкой, в свете огней города и пламени его любви.

Решительность и дар речи вернулись к нему, лишь когда подъехавшая черная машина увезла свет его сердца в темноту, и время действовать было безвозвратно утеряно.

«Тупица! Тряпка! Идиот!..» — клял Он себя за вновь упущенные шансы.

Он кинулся было в след уезжающей машине, но чуть не попал под автобус.

О, эта Бонни! Выстрел – в самое сердце! Опять эта безнадёжность и беспощадность на грани ненависти и полного безумства. Опять этот приступ удушья и головокружения. В охватившем его беспамятстве Он и не подумал обратиться к той стойкости, о которой молил Небесные силы полтора часа назад. Он опять поддался – и бастионы окончательно пали.

Он был зол на всех: на себя, на жену, на Бонни, на вот этого прохожего, «которому надо набить морду». От бессилья кулаки сжались так, что ногти до крови врезались в ладони. Бесы вертелись и юлили, а ему хотелось рычать от злости, орать от отчаяния, колошматить все физиономии подряд, и его сумасшествие ежеминутно грозило обрушиться на мир в самой неистовой форме.

— В гостиницу! — бросил Он таксисту, даже не подумав о том, что дома его ждут и беспокоятся. — В гостиницу, ну!

И автомобиль плавно отъехал от цветочной палатки...»