Как белый теплоход от пристани

2003, Май (1)

1 мая, четверг (вечер)

Не пишется. Ничего. Ровным счётом. Лежу, слушаю музыку. И, как птичий самец, чутко внимаю и жду: может, откликнется на свист из колонок непуганая муза и составит со мной любовную пару сегодняшней ночью.

1 мая, четверг (ночь)

Похоже, муза не явится — усну, как всегда, в одиночестве.

Семейный триллер. Продолжение

"На следующий вечер, немного хлебнув, Он поехал на берег залива. Погода испортилась, и там было безлюдно. Он сидел одинокий на огромном валуне и неотрывно смотрел туда, где над горизонтом небо приоткрывало пасмурную ширму, и куда, казалось, уходила безвозвратно под красно-оранжевым парусом его давняя, заветная мечта, суть которой он уже не помнил.

В голове пронеслись воспоминания о юношестве, молодости, жизни, любви — обо всём, что в разное время кормило его обещаниями. И так ему вдруг стало тоскливо, хоть сейчас же ныряй и не выныривай. Размоченная жалостью к себе душевная твердыня промялась под тяжестью бессмысленности жизни. Он собрал под кадык остатки инстинктов выживания и контратаковал воззванием к Небу. Ругался с ним, как мог, порывисто и сбивчиво, пока ветер не остудил ему глаза и не высушил щёки.

Когда Он уже почти успокоился и почти ни о чём не думал, неожиданно возникла мысль:

— Нам нужен ребёнок. Ребёнок — вот что нам нужно!..

Такси бодро несло его по загородной трассе обратно в город. Мысли в голове сливались и сталкивались дельфиновым свистом: "Если проблема во мне, то почему она должна страдать? Пусть я люблю её теперь не так, как раньше, но ведь люблю же! Люблю! По-человечески если рассудить. В конце концов, она умная, красивая, ласковая, готовит, как выяснилось, прекрасно — с этим очень даже с удовольствием можно жить дальше! Кроме того, ребёнок — отличный путь к моему исправлению. Всё наладиться. Как в сказках Андерсена. Ну, а Бонни... А что — Бонни? Бонни!.. Бонни — это мечта. Такая же несбыточная, как и все остальные. Я в Кайли Миноуг был когда-то влюблён — и что дальше? Забыл о ней — и об этой забуду! Буду жить, как обычный человек. Или просто — как человек. Нельзя же так зависеть от какого-то призрака. Почему я всё время всё усложняю?!.."

— Командир, тормозни-ка здесь на минуту, — обратился Он к водителю, когда по дороге показалась цветочная палатка, — и подожди меня — я мигом.

Он решил купить жене цветов. В знак расположения и какого-никакого согласия. А то ведь: "В самом деле, разве можно решать детский вопрос, если сами всё ещё ведём себя, как дети?.."

2 мая, суббота

Друзья обижаются, дескать, пропал, не звоню, не объявляюсь. А мне ведь попросту не с чем перед ними появиться. С пустыми карманами? С кислятиной на морде? Слишком дурным настроением я сейчас пахну, чтобы меня можно было в общество.

Результаты всех моих инициатив за последние полгода стремятся в бесконечность отрицательных величин, и никакой праздник меня сейчас не расслабит, не поможет отвлечься, и радостная встреча превратится в растирку благородных польских соплей. Как это уже бывало не раз.

Выпить хочется. Сейчас выпью и — продолжу...

Выпил — продолжаю.[31]
——————
[31] С этого момента почерк автора пошёл заметно свободнее. (С.О)
——————

— Как бодрость духа? — любит спросить журналист Толоконников, вместо "привет".

И этот, казалось бы, простейший вопрос способен обратить меня в панику, как тогда, в пору беспечной студенческой жизни, на её переломном рубеже, когда при одном упоминании о солдатских сапогах у меня теснило ступни. Большинство моих друзей, вовремя мобилизовавшись, встречали лето студентами следующего курса — мне же предстоял длительный процесс повторных ассо с профессурой.

Из-за преподавательских спин задорно подмигивал военком. Мне всюду мерещились погоны. Изо всех щелей за долгом ко мне цепкими лапами тянулась родина. С упорством маньяка я скрывал место пребывания даже от собственной любовницы. Я стал дёрганый, точно кадык. Я тревожно замирал от каждого телефонного звонка. Звук шагов по коридору вообще вызывал чуть ли не сердечный приступ. На нервной почве у меня развились болезни желудка. Со полной силой разыгрался Синдром прыгающего француза из штата Мэн[32].
——————
[32] Болезнь, основной признак которой — сильный испуг от неожиданности. Больной начинает прыгать, кричать, размахивать руками, запинаться, падать, кататься по полу и всё это делать очень долго. Описанная Джорджем Миллером Бирдом (1839—1883), эта болезнь поражала только французско-канадских лесорубов в северной части штата Мэн (США). Я, конечно, не мог быть ею поражён. Хотя бы потому, что я, как ни печально, к французам не отношусь. Но симптомы были один-в-один. (А.С)
——————

Глубину моего тогдашнего психического падения невозможно себе представить. Это был не я, а сгусток антропофобии, всех возможных атавизмов и грубой рефлексии, в одночасье лишённый былых остроумия, обаяния и мыслительной хватки. Любая женщина уже на первом свидании сходила от меня с ума (увы, в самом печальном смысле этого слова). Я наводил тоску с таким же успехом, как статьи государственного бюджета, предлагаемые для обсуждения в Госдуму. Я выводил из терпения даже начинающего тогда циника и будущего журналиста Толоконникова[33], который к тому моменту уже взрастил в себе полезное для интервьюера умение не реагировать ни на что.
——————
[33] К тому времени Серёга уже успел отличиться в одном из периодических глянцевых изданий мужской ориентации. Выстраданный опус под названием "Исповедь столичного мерзавца, или Москва мала нам стала — ищем девушек в Орле, Самаре и Новосибирске" увлекал и выдавал прожжённого жизнелюбца. О Серёже заговорили. Главным образом в среде его поклонниц. На пощёчины и требования больше никогда им не звонить, Серёжа лишь мудро замечал:
— Общественный, понимаешь, резонанс. (А.С)
——————