Как гаснут звезды

Пролог

Свет проходит сквозь тонкое стекло, неравномерным белым опускаясь на письменный стол с лежащими на нем листами пергамента. Слишком дорогого по современной валюте античного жёлтого пергамента, словно совсем прямиком из музея. В двенадцатом веке от Космического Расселения встретить, не то что использовать подобные вещи — стол из настоящего дуба, чернила в чернильнице и изящное перо с золотым стержнем, стоит огромной суммы. Но только не на Элиасе. Единственная колония Земли, где сохранилась монархическая власть и продолжают ревностно придерживаться старой культуры. Попасть сюда сложно, но возможно, а вот вылететь без хозя… мужа или опекуна девушке никак. Но она собирается стать первой.  

Спина её напряженно ровная. Она несколько минут ещё смотрит на картину за окном, где внизу простирается древне-сказочного вида мир в золоте и мраморе, а потом, вздрогнув — часы, висящие на стене сзади, будто начали тикать слишком громко, заглушая стук её сердца — хватает перо.  

Лёгкая рука привычно водит по бумаге, оставляя за собой причудливый чёрный узор, слагающийся в слова.  

“Мой принц, ты забыл меня? Забыл. Я не знаю, зачем пишу тебе теперь, когда ничего не изменить. Но если однажды ты вспомнишь обо мне, то знай: все, что я вывела на этих бумагах сейчас, я выкидываю из своей головы. И я забуду тоже, мой принц. Все забуду.  

Я Ашенесса Кантара Дильназ. Урождённая Ашенесса Марианна Дантэйская, дочь чиновника, который, осуждённый на казнь за сдачу государственной информации в Планетарном Союзе, был вынужден бежать на Элиас — родную планету его жены, предоставившую укрытие своему шпиону.  

Тогда мне было одиннадцать. Корабль приземлился на специальной площадке: крыше огромного космопорта, на высоте сотни метров. Знаешь, в тот день пару ещё часов мы стояли там же, ждали решения вопроса с документами, и я помню всё, словно вчера.  

Там, далеко внизу, раскинулись просторы нового дома — роскошно богатой планеты с исполинскими башнями, царапающими фиолетовые облака; с улицами, вымощенными мраморной плиткой и украшенными драгоценными камнями; с белыми цветами повсюду, куда ни глянь. Было до безумия много зелени: после того, что пережили Арабские Эмираты перед тем, как покинуть истощенные гектары родного мира, они стали учиться на своих ошибках. Даже почти беззвучно пролетающие мимо скаймобили выглядели как-то по-особенному, вписывались в атмосферу красивого прошлого. 

Здешние женщины были в белом. Они закрывали лицо полупрозрачными тканями, и голос их всегда звучал мягким шёпотом. Тут не было бездомных, грязи, никто никогда не кричал. 

Но мама не хотела возвращаться сюда. В место, откуда отец её забрал, выкупив женою много лет назад, откуда… спас. Она плакала, когда мы летели в особняк её рода. Плакала, когда её бывшая семья, согласившаяся нас приютить, настояла на смене моего имени. Она плакала, когда разозлённый отец впервые ударил её — за то, что попыталась сбежать со мной на корабле. Мама умерла несколько месяцев спустя, в день, когда отец принял эршаиш и взял в наш новый дом вторую жену.  

На Элиасе были странные для меня законы, но плохими они не казалось. Я считала, будто все эти заповеди на самом деле защищают женщин — хрупких и нежных, всегда молчаливых, с таинственным холодом в глазах. Для меня, выросшей в мире, который опирался на равноправие полов, это было странно. Но мне предательски нравилась так ненавистная маме родина. В длинных пёстрых платьях я чувствовала себя принцессой, и так прожила четыре года…  

Я встретила тебя в лесу. Мне нельзя было туда заходить, но я должна была выпустить вылеченную белку на природу, где-нибудь поглубже в чаще. Была ночь, и золотые звёзды ярко блестели на чёрной ткани неба.  

В лесу не бывает тишины, ты знаешь? Что-то всегда шелестит, что-то ухает, что-то падает, что-то топает и — громче всего — стрекочет. Сначала мне чудилось, что этот шум вокруг слишком громкий, но я шла и начинала постепенно ощущать звуки природы всё же как особую… тишину. Ту тишину, которой никогда не бывает в городах.  

Твой стон нарушил её. Он разрезал воздух судорожным звуком, заставив меня вздрогнуть и испуганно замереть. Белка вырвалась, стремительно исчезнув в кроне ближайшего дерева. На второй твой стон, отчётливо исполненный боли, я, с минуту замешкавшись, сорвалась на бег, понеслась… Но не прочь, увы. К тебе.  

Ты лежал в крови. Сломанный амулет срочного портала валялся рядом. Глаза твои были закрыты, ты губами шевелил в лихорадке.  

Мне нужно было просто вызвать лекаря, но я побоялась. Меня наказали бы за присутствие здесь, да и просто за то, что я оказалась наедине с тобой, пусть ты и был без сознания. Поэтому я нарушила запреты еще больше и… вылечила тебя. Я вылечила почти всё, на что хватило магического резерва. Кроме ожога на руке — его я промыла водой и решила перевязать джакраем. Так я открыла свое лицо.   

Ты не просыпался. Мне нужно было быстрее покинуть тебя, чтобы никто никогда не узнал о произошедшем. И, самое главное, ты тоже. Я спасла твою жизнь, но женщинам нельзя использовать способности, даже если это целительство. Я боялась, что ты можешь сам меня захотеть наказать за осквернение подобным колдовством.  

Но твоё лицо, не искривленное больше мукой, было таким красивым… Знаешь, мне нельзя было бы даже глаза на тебя поднимать, если бы мы встретились в любых других обстоятельствах. Я просто хотела проверить — а так ли жестки твои губы, какими кажутся? И просто коснулась их пальцем…