Каникулы

— Мать, ты Павку не видела?
— Умотал давно. Даже суп не доел. Совсем от рук отбился. А всё ты!
— Я? — супруг отшатнулся, уворачиваясь от волны праведного гнева.
— Ты! Кто говорил: “Павка у нас голова! Павка хоть и малец, а сам знает, что и как делать! Павка умница! Не мешай Павке!” И что? Вон, одни трояки носит! А теперь и на двойки скатился!
— Да… Надо с парнем поговорить.
— Поговорить?! Его пороть надо было как сидорову козу! Три шкуры драть!
— Но…
— Не нокай мне тут! А это что? Почему опять брюки замазал? Я тебе сколько раз говорила — в гараж в выходных ни ногой!..

Весь этот гвалт отлично слышал поднимающийся по лестнице ученик восьмого класса Павел Корнеев. Боявшийся, больше по привычке, материнских выволочек, в этот раз даже и не думал о предстоящем скандале. Он неторопливо отпер тощую дверь, разулся, прошёл мимо надрывающейся матери и захлопнул дверь своей комнаты прямо перед её носом.

Повалившись прямо в одежде на сбитую после утреннего пробуждения постель, Павел с превеликим наслаждением принялся перебирать в мельчайших подробностях минувший день. Каждая секунда была пережита им заново, раскрашена мечтами, обставлена грандиозными планами. И всё это невероятное нагромождение зижделось на одном единственном кивке очаровательной одноклассницы.

Павка в сотый раз прокручивал в голове завтрашнее свидание, когда ощутил прикосновение. Присевший напротив кровати отец осторожно тормошил ногу отпрыска.
— Сынок, как у тебя дела?
— Хорошо, — Павел вознамерился по привычке недовольно буркнуть, но скрыть радость не получилось.
— Это хорошо, что хорошо. Я вот чего… Мать расстроена твоими отметками. Ты уже заканчиваешь восьмой класс. Сын, пора быть серьёзнее. Скоро совсем взрослым станешь. Не тебе с такими мозгами работягой горбатиться. Ну, что ты молчишь?
— Угу, — прогундосил сын, но вышло это неожиданно весело, и мальчишка заливисто захохотал.
Сбитый с толку отец попытался вернуть разговор в прежнее русло. Но не тут то было! Павел молнией подскочил к ветхому музыкальному центру, и вой динамиков тут же взорвал комнатуху. Отец несколько секунд смотрел на упивающегося грохотом сына, затем встал и выдернул из розетки шнур питания.
— Павел, я не намерен больше пускать твоё воспитание на самотёк. Ты меня понял? — тяжести отцовского тона могло позавидовать и каменное изваяние.
Поникший школьник снова плюхнулся на кровать. Эту манеру разговора он знал очень хорошо. И ещё лучше представлял, что за этим может последовать.
— Да, понял я. Понял.
— Ну, а раз понял, то расскажи-ка старому отцу, почему ты забросил учёбу? Вон, по химии одни двойки. А химик у вас — отличный мужик.
— Это Складень-то отличный? Да он тоской уморит кого угодно!
— Складень? Это что ещё такое?
— Ну, кличка у химика такая. Его ж зовут Сергей Кузьмич Ножкин. Вот и сократили. Сначала был Складной Ножик, а потом просто Складень. Видел бы ты его! Ходит — словно переламывается, никогда не улыбается.
— Ты мне это брось! Сопли ещё толстые, взрослым клички давать! Мать с ним позавчера говорила. Еле упросила, между прочим, не оставлять тебя на второй год. Будешь заниматься с ним всё лето!
— Отец, да ведь это не учёба, а скука смертная!
— Мать права. Ты в конец распустился.
— Но…
— Никаких “Но”! Или ты меня знаешь, — и отец хлопнул дверью.

А Павка в одиночестве проклинал долговязого учителя, желая, чтоб тот как можно скорее свернул себе шею или попал под трамвай…

****

Сергей Кузьмич Ножкин долго не мог заснуть. Глядя в пустой потолок, он раз за разом прокручивал все уроки в Павкином классе. Он отучил целое полугодие, но эффект оказался нулевым. Конечно, можно всё свалить на прежнюю химичку — дуру, каких свет не видывал, можно оправдываться Павкиной махровой ленью. Можно много чего нагородить. Но вот в чем загвоздка — оправдываться не перед кем. Те времена, когда Сергею Кузьмичу давал задания кто-то посторонний давным давно канули в лету. И уже тьму веков он сам ставит задачи и сам бьётся над ними. Бьётся до конца. Но вот с нынешним учеником вышла осечка. А как всё хорошо начиналось…

Сергей Кузьмич нырнул в блаженные воспоминания. Павел — типичный обленившийся гений, коих он повидал предостаточно. Огромные способности и нулевой интерес. Вроде всё привычно. Но стандартные методы не сработали, и нестандартные тоже. И наплевать, что учитель на каждом уроке творит чудеса. Как в педагогическом плане, так и буквальном. Педсовет на него молится, ведь химию полюбили даже отпетые двоечники. Но Павел ни на йоту не заинтересовался.

Мысли учителя в очередной раз раскалённым тросом перетянули разум. “Что же ему мешает? Что? Надо что-то придумывать! Завтра переломный день, завтра опять нападение. И либо Павла убьют, либо он выживет. Но спасение ничего не даст. Оно на него вообще не повлияет. Никак! Что же делать? Что может быть неправильно? А может… Может, это вовсе не переломный день? Может, всё зря?.. Нет! Надо! Надо непременно найти выход! Надо спасти и вытолкнуть Павла!”

Сергей Кузьмич тягостно проваливается в сон.

Осенний ветер безжалостно срывает с деревьев последние листы. Стоять на каменных плитах зябко. Тонкие рясы продуваются, словно состоят только из дыр. Бритые монашеские головы сверкают красными замерзшими ушами. Но учителю нет до этого дела. Он с улыбкой смотрит на затянутое тугими облаками небо, ловит кружащийся алый лист, жмурится от налетевших капель. В какой-то момент старик опускает глаза на учеников и тихо произносит:
— Всё в мире имеет свою противоположность: свет и тьма, добро и зло… Это вам понятно?
— Понятно! — хором отвечают послушники.
— Ничего вам не понятно, тупицы! — учитель явно огорчён, но голос не изменен, — Вы соглашаетесь с бредом, который вбит всем в головы.
— Но, учитель, вы же сами только что сказали…
— Сказал? Мало ли кто чего сказал! Вы должны опираться на собственное мышление, знания, опыт. И даже если я вам скажу, что нет никаких противоположностей, вы всё равно не должны тупо соглашаться.
Один из послушников, набравшись храбрости, вопрошает:
— Но, учитель, если мы не будем соглашаться с вашими высказываниями, то какой от вас прок?
— Отлично сказано! Вот теперь я слышу слова из твоей головы, а не повторение подобно попугаю. Ну, а раз вы доросли хотя бы до такого мышления, то заслуживаете настоящей задачи.
— Какой, учитель?
— Доказать на собственном опыте — существует ли противоположность. И если да, то что она такое?

Сновидение уносит Сергея Кузьмича дальше. И вот он видит беседующих послушников. Они горячо спорят, но слов не разобрать. Их заглушает ревущий ветер. Вот один наклонился и поднял булыжник, второй кивает и указывает куда-то вверх. Что там вверху, Сергей Кузьмич увидеть не может. Но ясно понимает, что там что-то страшное. Послушники с ужасом глядят ввысь и не замечают приближающегося учителя. Старик долго на них смотрит, потом звонко хлопает в ладоши. И в мире тут же воцаряется тишина. Слышно даже как шуршит куцая трава. Один из учеников начинает сбивчиво рассказывать, что они рассматривали противоположности — свободу и неволю. И пришли к выводу, что апологетом первого является дракон — воплощение безграничной вседозволенности, а воплощением второго — камень.
Старик с широкой улыбкой вопрошает: “И что это значит?”
Ответа Сергей Кузьмич уже не слышит.

***

Последний день учёбы был переполнен детским гомоном сверх меры. Школьники всех возрастов носились, кричали, ругались, бесились куда сильнее, чем в иные дни. На это смотрели сквозь пальцы даже педагоги, помешанные на порядке. Ведь это последний день и их мучений, забот и волнений. Сергей Кузьмич неторопливо продвигался к Павкиному классу. Голова, бурлившая все последние недели, словно решила взять отгул. И преподаватель нелепо вышагивал, уставившись куда-то сквозь стены и измерения. Отработав здесь учителем полгода, Сергей Кузьмич очень хорошо чувствовал эмоциональную ауру учебного заведения. Он неожиданно поймал себя на том, что в шуме детворы напрочь отсутствуют нотки нервозности. Да, всё было как обычно. Вопли, топот, гул сотен голосов. Но всё это было столь благостно, беззлобно…
Откуда-то всплыла картинка — ребятишки, певчие церковного хора, радостные носятся по двору, сжимая в ручонках подаренные дьяком леденцы…

Мерзкий крик звонка выдернул Сергея Кузьмича из омута грёз. Учитель оглядел затихающий класс. Сегодня в полном составе. Все на местах. Он привык, что его уроки не прогуливают. Но хоть и редки были пропуски, но они ранили учителя, словно укоры в педагогической безграмотности. И тогда сухощавый преподаватель, не обращая внимания на пургу, стужу и ветер топал сквозь тьму зимнего вечера к очередному хворающему школьнику. Не ходил он только к Павлу. Ибо тот ни разу уроков не пропускал. Но от этого было не легче.

Сергей Кузьмич посмотрел на Павла. Тот по привычке отвернулся к окну, вжал голову в плечи. Словно отгородился ото всего мира. “А ведь он совсем не хочет тут быть…” — промелькнуло у учителя. И какая-то слабая догадка шевельнулась в голове. Гигантский опыт научил Сергея Кузьмича никогда не отмахиваться от таких вот мимолётных наитий. Он слега откашлялся и тихо объявил:
— Здравствуйте! Сегодня последний день занятий. За весь год вы очень хорошо поработали. Вы молодцы! Я очень рад успехам вашего класса. Сегодня этот урок у вас последний. И думаю, не будет большого греха, отпустить вас домой. Тем паче, что я нынче приболел. Годовые оценки выставлены. Так что поздравляю вас с наступившими каникулами!

Класс тут же взорвался радостным гвалтом, а через несколько секунд опустел. Сергей Кузьмич посмотрел на часы, неторопливо помассировал запястья, запер класс изнутри. Затем достал из портфеля кинжал в ножнах, засунул его за пояс и с невероятной лёгкостью выскользнул в окно. Прыжок со второго этажа был для него обыденностью. Он приземлился практически бесшумно, но всё же привычная осторожность заставила внимательно оглядеться. Всё было тихо. Ещё раз поправив оружие, преподаватель рысцой побежал в сторону старого городского парка.

***

Услыхав, что последний урок отменяется, Павел едва не уверовал в благодать божью. Он нёсся как на крыльях, не замечая вокруг ничего. Для предстоящего свидания он ещё утром сорвал с клумбы и припрятал в портфель пучок чахлых фиалок. Но теперь, когда в его распоряжении почти час, Павел решил купить настоящий букет. Ведь бежать-то всего ничего. Напрямки, через старый парк, а там мелкий стихийный рынок. Денег немного, но на букет должно хватить.

Уже большая часть парка была преодолена, когда он налетел на странную компанию. Двое взрослых парней держали за шиворот стоящего на коленях учителя химии. Ещё трое стояло поодаль. Вид их ничего хорошего не сулил. От удивления Павка даже забыл, за чем бежал. Картина была столь внезапной и резкой, что разум не только мгновенно воспринял её во всех деталях, но и достроил всё, что происходило моментом ранее. Смятая и выскочившая из-за пояса пола рубахи — учителя ударили в живот. Раздавленные очки в роговой оправе — они упали, а мрази с удовольствием их растоптали. Наливающийся жуткий кровоподтёк — саданул левый детина самодельным кастетом.

Тысяча слоёв мысленного потока в миллионные доли секунды проскочила у Павла в голове. Но самая главная пришла с опозданием — его не заметили, а значит, надо скрыться как можно скорее. Этому здравому порыву не суждено было осуществиться. Стоящий дальше всех от Сергея Кузьмича парень заметил вылетевшего из зарослей школьника.
— Опа! У нас гости!
И все тут же повернулись к Павлу. Крепко сбитый бугай с наколками на пальцах брезгливо оглядел нищее одеяние школьника и сухо бросил:
— Вали отсюда, сопля!

Не сразу поняв, что ему несказанно повезло, Павел уже готов был броситься наутёк. Но что-то его остановило. Что-то неправильное было в этой отвратительной сцене, что-то нелогичное. Внутренний голос вопил о бегстве, но Павел замер. Он застыл как статуя и медленно шарил глазами по картине свершающегося преступления. Казалось, течение времени прекратилось. Пространство было словно затоплено стеклом. Всё было обездвижено и погружено в тишину. Зрение прорезалось до невероятной остроты. С десяти шагов Павел отлично видел выбитые буквы на заклёпке джинс одного из нападавших. Мгновения бежали, а ключевого момента картинки он так и не смог уловить.

— Тебе, что не ясно было сказано? — каркающий прокуренный голос застал Павла врасплох.
И один из парней стал угрожающе надвигаться. И тут словно молния поразила сознание. Взгляд учителя… Казалось, что он должен полниться страхом… Но страха нет. Нет совсем! Нет мольбы о помощи, нет обречённости. В усталых глазах лишь интерес.

От нахлынувшего открытия Павел разом вспотел. Сколько раз он видел такие взгляды у своих товарищей на уроках этого самого Сергея Кузьмича. И вот теперь учитель так смотрит на него. Он не боится. Ни капли не боится.

“Да ведь он ждёт!” — догадка вспыхнула как солнце. И рука сама потянулась к лежащему у ботинка булыжнику. Но замахнуться Павке не дали. Тяжёлый удар вмиг погасил детское сознание.

***

Очнулся Павел через несколько секунд. Сергей Кузьмич осторожно хлопал его по щекам.
— Павел, как ты?
— Вроде нормально. А где эти? — Павел хотел было приподняться, но учитель не дал.
— Ты полежи пока. Тебе полезнее будет. Я у этих архаровцев водку позаимствовал. Погоди, сейчас приложу смоченный платок. А то как ты пойдёшь, такой красивый, на свидание?

Павел открыл было рот для вопроса, но боковым зрением увидел раскиданных и перепачканный кровью парней. И говорить ему расхотелось.

— А почему ты бросился меня спасать? Это ведь могло создать для тебя куда больше проблем, — Сергей Кузьмич с нескрываемым интересом следил за реакцией ученика.
— Они бы вас убили. Я так думал, — выдал как на духу Павел, а потом грустно добавил: — Да и так вон проблем не оберёшься...
— Что-то мне подсказывает, что не только это. Ты же видел, что я их не боюсь?
— Видел. Но их пятеро.
— И только? — Сергей Кузьмич принялся вытирать пучком травы широкий кинжальный клинок.
— Наверное потому, что вы учитель… — промямлил уже начинающий бояться новой опасности Павел.
— Учитель… Да, в некотором роде, я учитель. И как учитель понимаю, что для человечества ты куда полезнее, чем они. Был полезнее. А теперь полезнее во много раз!
— Что вы имеете ввиду?
— Видишь, ли я поступил работать в вашу школу только, что бы учить тебя. У тебя есть потенциал, о котором ты и не подозреваешь.
— Что? Что вы такое говорите?
— Я знаю, что говорю. Я наблюдаю за тобой очень давно. У меня есть методика отбора наиболее перспективных детей. Она работает даже с грудничками. И вот в яслях я тебя и отследил. К сожалению, последующие годы твоего взросления я выпустил из виду. Увы, так сложились обстоятельства. Но вернувшись, я лишний раз убедился в правильности выбора. Никого более подходящего и близко не было.
— Подходящего для чего? — Павла начала бить дрожь.
— Увы, мой мальчик, должен тебя разочаровать. Ты не избранный. Или как там в современных сказках любят говорить мальцам бородатые волшебники? Ты просто способный. Очень. Ум современного человека уже плохо подходит для рождения знаний. Очень многое придумано, и куда проще пользоваться имеющимся, чем изобретать новое. Вот потому такие как ты всё ценнее и ценнее.
— Вы из какой организации?
— Я не из организации. И это печально. Приходится действовать самому. А это очень сложно. Сил мало, а сделать нужно много. Вот как с тобой: бьюсь, бьюсь, а без толку!
— Простите… — Павел сник, как всегда, когда его справедливо стыдили.
— Я понимаю, что сегодня у тебя свидание. Но на остальных уроках ты тоже не блещешь активностью. Почему?
Павел посмотрел в грустные глаза педагога и признался:
— Мне… мне просто скучно…
— Скучно? — Сергей Кузьмич казалось был ошеломлён, — Вот, значит, где недоработка. Я неправильно оценил матрицу твоих интеллектуальных чувств, побуждающих к познавательной деятельности. Видимо, она намного сложнее, чем я встречал ранее. Это моё упущение. Извини, пожалуйста. Но теперь, надеюсь, мы построим работу по-иному?
— Работу? — Павка с ужасом поглядел на сверкающий на солнце клинок.
— Именно работу. И прекрати пялится на кинжал. У нас мало времени. Тебе надо многое понять и усвоить. Но сейчас поговорим о нашей проблеме. О скуке.
— О скуке?
— Именно о ней. Ты сегодня уже начал бороться с ней.
— Я? Когда?
— Когда бросился меня спасать. Не спорь, в твоём благородном порыве был интерес. В буквальном смысле. Ты не можешь постичь причины своих чувств. Пока не можешь. Но поверь на слово, ибо я множество раз видел подобное. В твоём риске была немалая доля интереса разгадать причину моей смелости.
— Ну, вот и разгадал на свою голову, — проворчал Павел, усаживаясь.
— Ты чего на трупы пялишься? Это не твоя проблема. У тебя проблемы гораздо важнее.
— Вы о чем? — Павел вновь задрожал.
— Давай, я тебе расскажу мою историю. Это отбросит у тебя сразу массу вопросов, — Сергей Кузьмич, словно саблезубый тигр, с невероятной грацией растянулся на траве, — Я всегда увлекался наукой. Что в этом случае означает слово “всегда” ты сейчас поймёшь. Так вот, однажды я понял как устроен мозг. Да, да. Не думай, что я сумасшедший. Мозг — всего лишь биокомпьютер. При включении он скачивает операционную систему — разум, и начинает работать. Так как он объект материального мира, то со временем, как и тело, разрушается. А накопленные знания закачиваются назад в хранилище. Там они хранятся как заархивированные файлы. Увы, но после нового извлечения, они не передаются новой личности. Ибо история, или лог работы программы, не сохраняется. Хотя кое-какие изменения в системе всё же присутствуют. Но они описывают лишь общую конфигурацию. И вот ты в тысячный раз рождаешься на свет. Ты не можешь помнить, что было до твоего рождения, ведь душа лежала в архиве всеобщего бессознательного. Но ты не можешь помнить и прошлые жизни, ибо лог твоего опыта утрачен. Ты живёшь с чистого листа, опираясь на смутные конфигурационные установки, которые в просторечии называют душой. Мне было очень страшно от осознания открывшегося, и я стал искать пути решения. И вот у меня получилось сохранить лог предыдущего воплощения. Представь себе, сколь радостно было родиться и осознать, что за плечами уже есть опыт и знания, что не надо попусту терять годы, а можно учиться новому и работать с колыбели! Увы, как оказалось, хорошее на этом заканчивается.
— Почему?
— А вот сейчас поймёшь. Видишь ли, после первого рождения с восстановленными воспоминаниями я обнаружил, что накапливаю опыт стремительнее, чем это возможно. В голове просыпались тысячи вещей, о которых я и понятия не имел. Я стал изучать данный феномен. И оказалось, что родился я не только в единственном экземпляре.
— Как это?! — от удивление Павел даже позабыл, что вокруг валяются искромсанные тела бандюганов.
— Мы существуем в мириадах параллельных миров. Своей программой я не только сохранил воспоминания, но и осуществил связь с собой во всём многообразии миров.
— Ух-ты!
— Захватывает? Я тоже поначалу обалдел от счастья.
— А что же потом?
— А потом… Потом, я к сожалению, понял, что я человек. Понимаешь, человек. И ничто человеческое мне не чуждо. А чего человеку хочется? Тепла, любви, приключений… А у меня этого в одночасье не стало. Как можно полюбить человека, когда ты о нём знаешь куда больше, чем он сам? Да, я знаю, что есть пословица, что любят вопреки. Но тот, кто это придумал, не имел моего опыта. Счастливчик! Про приключения я вообще молчу. В мире где неожиданности нет, нет интереса жить. И очень быстро понимаешь, что все человеческие радости — это скука смертная.
— Так как же вы живёте? — произнеся это, Павел ощутил, что сейчас ему куда страшнее, чем при нападении бандитов.
— Как? — учитель грустно усмехнулся, — Я тебе скажу. Понимаешь, друг мой, познание мира, занятие наукой — единственный способ бегства от скуки! Слава богу, этот путь для тебя открыт. Каникулы хороши для лентяев, но не для человека разумного. Не забывай об этом. А теперь тебе надо спешить. Девушки ждать не любят. Цени человеческое, пока оно тебе доступно.

Павел вскочил и кинулся прочь с жуткой поляны, но через несколько шагов обернулся. Учитель напряжённо смотрел в залитое синевой небо, серые глаза словно что-то читали, невидимое другим.
— Оказывается, спокойствие камня отражает блеск далёких звёзд, а дракон в своём полёте не замечает даже городских стен, — донеслось до удивленного ученика.

Но куда сильнее Павел удивился, когда разглядел на лице учителя лучащуюся счастьем улыбку…