Тело словно свело судорогой. Девушка знала, что сейчас нужно было двигаться - сделать хоть что-то, чтобы судорога отошла, потому что надо было залезать под одеяло, а там, глядишь, удалось бы спрятаться от всего мира.
Скрыться от всего мира не получилось. Дверь открыли ударом ноги. Командный страшный голос звучал, как гром тихим вечер в таверне:
- Встать.
В голове, странным набатом, начали произноситься слова молитвы. Слов были словно выцветшими буквами на бумаге... Но Эмма знала, знала эту чертову молитву. Знала еще тогда, когда её мать каждую неделю ходила с ней на воскресную службу. Когда у самой девушки еще были белые кружевные панталончики и розовые, глупые платьица. Когда-то она знала эту молитву.
'Отче наш, сущий на небесах... Да святится имя Твоё; да придёт Царствие Твоё...' - слова вспоминались с трудом. Эта не та молитва, которую следовало бы произносить, если в таких ситуациях вообще было уместно произносить молитвы. Но Эмма отчаянно надеялась, что бы Бог услышал её. Хотя бы в этот раз, если уж раньше до оборванки ему не было никакого дела.
- Капитан, - отозвалась Свон. - Что вы могли забыть у юнги в комнате? - она попыталась перевести разговор в нелепую шутку, но не получилось. Странный ком тошноты подкатил к горлу. Даже на море она не ощущала себя настолько... нездоровой.
- Самого юнгу, - зло процедил мужчина. Он перехватил её за запястья и прижал спиной к стене. А стена в комнатушке была холодной, даже сквозь плотный жилет и льняную рубаху это чувствовалось.
Эмме было страшно, страшно, как никогда в жизни. Даже тогда, когда она сбежала из работного дома мадам Элис, ей не было так страшно...
Капитан Эдвард Дарси был лощеным сукиным сыном, капером на службе Её Величества, смазливым блондином с льдистыми голубыми глазами, аристократическими манерами и высоким происхождением. Такие, как он, являлись центром притяжения для дам на светских приемах. Ему бы пристало быть знатным покорителем сердец, но нет же, Эдвард возился со всяким отребьем, вроде неё. У него была хорошо организованная шайка 'законников', которая бороздила моря.
Капитан Дарси поднял её запястья над головой и смог одной рукой удерживать их. Все тело снова онемело, но с губ сорвались знакомые слова:
- Отче наш...
- Что, Эмиль, еще не привык, что Бог тебя не слышит? Он уже давно никого не слышит... Эмиль? Хм, нет, тебя точно зовут не Эмиль. Тогда как? Отвечай, - строгий его голос заставил бы и мертвого говорить. Но Эмма молчала.
Как оказалось - и небольшие завязки на рубахе не были особым препятствием. Дальше - он оттянул ворот и со странным удовлетворением заметил тугую перевязь груди. Любой бы другой подумал о ранении, что совсем недавно мог пережить юнга. Но Эдвард точно знал, что кроется за полосами ткани.
- Знаешь ли ты, Эмиль, как страшно это думать, что ты - капитан корабля, капитан одного из самых быстроходных суден, аристократ, которому благоволит Её Величество, влюбился в мальчишку? Связь между мужчиной и мужчиной - противоестественная, - лицо его было искажено гримасой гнева и от того, что он цедил все эти слова, склонившись над Эммой, хотелось закрыть глаза. Но он не позволил.
Ну чем она себя выдала? Вертлявой задницей, наверное... Мальчишки с улицы всегда хохотали над ней, говорили о том, что сошла бы за свою, если бы не вертлявая девчоночья задница. Да, они всегда говорили именно так и не иначе, потому что поучиться правильной речи было не у кого.
Понимал ли этот мужчина, что творил? Эдвард Дарси - жестокий садист и жаль, что не все это понимали. Поначалу ей нравилось на корабле, под командованием капитана. Он не кричал на подчиненных, всегда четко ставил задачи и способствовала их достижению. Может потому их корабль и не потонул в первых каперских стычках, когда была дележка за власть и влияние. Тогда у Её Величества было одна игра, среди пиратов же - совершенно другая. Капитан Дарси был лучшим. Лучшим мореходом, лучшим командиром. Но он был отвратительнейшим человеком.
Он нравился ей до первого порта. До первого кабака со шлюхами. Девчонка, которую он взял на ночь... она была хотя бы жива. Эдвард Дарси хорошо платил за свои развлечения, юнге думалось, довольны остались оба - что капитан, что хозяин заведения.
И в какой-то момент к Эмме пришло осознание, что она могла быть той самой изуродованной девчонкой. Когда матери не стало, а имущество было распродано за долги, она попала в работный дом. Оттуда для девушек две дороги, некрасивым - на мануфактуры, красивым - в бордели.
Свон была красивой.
- Почему-то я так и думал, - он усмехнулся, зло, грязно, убирая руки от тщательно скрываемой груди девушки. Так, что его хотелось придушить.
Она отпустил запястья девушки, потянулся к пряжке ремня, и тут Эмму отпустило странное оцепенение. Захотелось жить, отчаянно хотелось жить, снова услышать крик чаек, подставить лицо соленым брызгам моря.
И казалось, что если он трахнет её сейчас, как последнюю портовую девку - это будет самым унизительным в её жизни.
Это была глупая попытка вырваться. Бесполезная. Отчаянная. Из последних сил.
Вырваться не удалось. Капитан со странным удовлетворением смотрел на застывшую маску ужаса на лице загнанного юнги.
Пощечина была сильной, настолько сильной, что голова мотнулась в сторону, как у тряпичной куклы у которой всей красоты - только фарфоровая, подвижная голова. Он разбил ей губы, а на скуле наверняка потом образовался синяк.