Капулетти: начало вендетты

Глава 1

Я сидела на краю имплювия и лениво водила босыми стопами по воде. Эта относительно недавняя мода римских архитекторов как нельзя кстати пришлась к нашей веронской жаре! И, конечно, как всегда, они это переняли у греков. Какие тут ещё могли быть варианты? Большой прямоугольник воды прямо на полу в центре домуса – просто гениальное решение!

Приятное журчание из милого фонтанчика и возможность прохладить хотя бы стопы в любой момент. Прекрасно! Но, будь на то моя воля, – приказала бы сделать этот имплювий значительно глубже, чтобы нырять туда с головой как в море! Лишь бы гости в этот момент не пожаловали, а рабы не в счёт...

Хмыкнув этой мысли, я подняла взгляд на мозаику, которую несколько лет назад создал для папы известный художник. Мелкие каменные квадратики – тессеры – были так искусно подобраны и подогнаны друг к другу, что просто дух завораживало от точности, с которой были переданы черты лица этого важного владетеля лучших виноградников Вероны. Хотя, поговаривали, что и всей Италии...

Юлий Тит Капулетти – мой гордый отец и добрый папочка. Только мне одной известно, какое на самом деле золотое сердце прячется под тогой, туникой и кожей этого сурового на вид человека.

Внезапно мои мысли прервали душераздирающие крики, которые доносились от соседей. Надо же! Граница участков не так уж и близко, но слышно бедолагу даже отсюда. Опять раба воспитывают!

Я повернула голову к Фелиции – нашей давней семейной рабыне. Она жила в нашем домусе столько лет, что я и не помню свою жизнь без её присутствия. Она была уже достаточно старой. В других семьях таких отправляют куда-нибудь в другое место или продают. Но мои родители – люди великодушные и, как по мне, – слишком уж мягкосердечные.

Рабыня сидела на биззелиуме – специальной скамеечке для почётных гостей – и что-то вышивала, прищуривая свои уже слабые глаза.

Её распущенные и непокрытые ничем волосы подчёркивали её статус. Но её туника была так искусно вышита, что ей могли бы позавидовать даже самые именитые гражданки Вероны. Для меня было загадкой, почему она так спокойно сидит на биззелиуме. Но ещё удивительнее была реакция на это моих родителей – никакой! Будто эта женщина и была почётным гостем нашего домуса. Видимо, мне ещё не всё о ней рассказали...

– Фелиция, ты не знаешь, кого там уже третий день секут? Такое ощущение, что я этот голос раньше слышала.

Рабыня подняла свою седую голову от вышивки и произнесла твёрдым, ничуть не шелохнувшимся голосом, будто рассказывала последние сплетни о бродячем греческом театре:

– Беглого раба поймали. Теперь показательно воспитывают, чтобы другим неповадно было.

– Тогда понятно, – кивнула я головой, – За такое обязательно наказывать надо. И чего им не живётся спокойно? Крыша над головой есть, пища, одежда, защита хозяина. Живи – не хочу! А им свободы какой-то надо! Чего ради?

Фелиция не стала мне ничего отвечать. Да я и не спрашивала. Просто вслух рассуждала. А эта рабыня знала своё место. И правильно делала. Говорить им положено только тогда, когда получили разрешение, или когда у них что-то спросили. А до тех пор, что амфора, что человек – всё едино. Вещи не разговаривают. По крайней мере, мне так говорит моя лучшая подружка. А её отец – сенатор. Такие попусту не болтают!

Мне надоели крики этого глупца и я поманила пальцем нашего домашнего раба-музыканта:

– Силий, подойди поближе и сыграй мне на своей кифаре, да спой что-нибудь погромче. Я больше не могу терпеть этот шум!

– Будет исполнено, госпожа! – низко склонил голову мужчина и приблизился с кифарой в руках. Он перебрал струны пальцами, настраиваясь, – Я недавно услышал оду Горация «Памятник». Но мне захотелось её спеть по-своему. Надеюсь, Вам понравится моя импровизация, о блистательная Джулия!

– Интересненько! – улыбнулась я этому рабу, – Мне нравится твоя смелость в творчестве! Хочешь исправить самого Горация? Что ж, попробуй.

Мужчина несколько раз провёл по струнам кифары и задумчиво запел:

Я памятник создал себе навеки,

Прочнее меди и гранита он.

И пусть завидуют прославленные греки -

Он пирамиды выше, словно фараон!

Ни дождь, ни тлен, ни грохот лет

Не властны над его обличьем!

Из слов тот создан монумент

И силой слов велик и безграничен!

Пройдут года и канут в Лету камни,

Но люди будут помнить обо мне.

Они оценят памятник, веками

Всё повторяя силу строк в душе!

Что ж, мне понравилось! Я довольно кивнула Силию за старания. Кроме того, он отвлёк меня от воплей воспитуемого раба, который теперь уже замолчал к концу песни.

– Прекрасно, Силий! – послышался вдруг голос и аплодисменты моего брата Амадея.

Я обернулась к нему с улыбкой.

Мой братик всегда был душой компании. Его шутки и смелый характер не давали мне скучать никогда. Чего мы с ним только не вытворяли в детстве! Сейчас ему уже двадцать пять лет, а он всё такой же простой и задорный, каким был всегда.