Смутное, тяжёлое время ложится на королевство Маару и меняются сказки её и легенды. Забываются, уходят герои прошлого: храбрые рыцари и хрупкие нежные принцессы, великие мудрецы и врачеватели не в чести историй народа. Теперь приходит время других сказок и других легенд. Смута произошедшего переворота, когда король Прежний сменился королём Новым – родным братом Прежнего. Действовал он исключительно из благих мыслей, полагая себя правителем куда более милосердным и добродетельным…
Вот только путь к власти истёк кровью. И появились новые сказки, новые легенды. Народ, пережив в самом начале смуты и бойню, и голод, и холод с неизвестностью, перестал бояться смерти и обрёк в напевы и сказания некоторых, отличившихся людей.
На севере всегда любили сказывать. Просто сменилось время и родители стали пугать детей не прежними драконами, залёгшими на дне Красного Озера, а духами утопленников...
Переворот не может пройти гладко. Север дольше других краёв носил присягу и верность Прежнему Королю.
Это не юг, который вечно хлебосольный и мятежный, готовый сорваться в каждую идею с лёгкостью, и готовый с той же лёгкостью от неё отвернуться.
Это не восток, что испытал торговую блокаду и понял, что, в принципе, не так ему и важно, кто там сидит на троне, если кончен всякий торг.
И это не запад, что выжидал: выдержит ли столица с Новым Королём, справится ли с голодом и народным настроением, и только после, поняв, что самые страшные дни позади, принял правление Нового Короля.
Север держался долго. Он оказался против всех и быстро был смят, вынужденно подчинился и, хоть Новый Король обещал быть милосердным и подчиняться одному лишь благу закона, всё же не стерпел обиды и отправил на север карательные отряды, чтобы перебить свою досаду вкусом победы, подчинить строптивый край полностью, смять всякую его прежнюю гордость.
И ушли в те дни из сказок драконы и принцы, пропали трубадуры и храбрые рыцари. На их место пришли утопленники Красного Озера, сожженные души рощи, городские призраки повешенных шутов и уличных поэтов.
И все эти сказки передавали от дома к дому, забывая, подчас, откуда пришли эти сказки.
***
Река Коцит или река Плача – быстрая, подвижная, холодная. Она опасна для тех, кто не знаком с её глубинами и её течением, опасна для всех гостей из других земель.
Но есть у этой реки такое место, которое опасно для всех. В том месте коварно видится мелкое дно, но стоит лишь сделать шаг, польстившись на мелкоту течения, как вдруг – провал, который нельзя было угадать: дно - обманка.
Там острые камни, плетение каких-то мелких водорослей и буйное ледяное течение. Легко оступиться и на берегу – порода скользкая, размывается.
Родители запрещают своим детям ходить к этой реке, рассказывают ужасы из страха за жизни чад, но не дано им понять, что именно у этого обрыва растут самые красивые речные цветы на тонких мягких стеблях с красными цветками; которые так лестно вплести себе в венок, что именно в том месте и звёзды видны лучше, и тише, и камни полируются потоком причудливыми формами – возьмёшь такой и зависть всем!
В реке Коцит водятся духи, которые не терпят договора. Это с лесными сожженными душами можно договориться, если взять с собою толику мёда и разлить её на входе у первых же ветвей – тогда духи не тронут.
Это с городскими призраками можно договориться, если принести им в дар перо или чернил налить.
И даже с духами Прокажённых Домов можно иметь договор, если приносить ломоть хлеба и стакан молока к порогу перед каждым полнолунием сезона.
А с водой сговора нет. обитают в самом опасном месте Коцита души, замученные и несчастные, пойманные карательными отрядами ради шутки и предупреждения всему северу. Без счёта, говорят, сбросили в те дни в реку связанных пленников, не деля мужчин, женщин, стариков и детей.
Боятся родители за своих детей, не желают отпускать их к тому провалу Коцита. Да только…сами себя помнят, помнят, как не сидели дома и лазили в молодости и реку вниманием не обходили, там и цветы красивые для красавиц, и храбрость, и романтика опасности. Духов, правда, от утопленников тогда ещё не было. И их родители тогда злились, хлестали хворостиной и полотенцем, ругались, бранились, опасаясь за чад.
Смешно было чадам видеть страх родительский. Ну, пока сами своих детей не завели.
***
Хлещет хворостиной мать Маришку, бранится, увидев в волосах дочери тот самый цветок (не узнать нельзя, сама по молодости лет за таким ходила к тому месту у берега Коцита, у самого края воды стояла, кромки касалась, дразня других девчонок):
-Куда ходила, девка ты дворовая?
Маришке обидно. Не от ударов даже больно, а обидно. Вырывается, кричит:
-Сама-то хороша, сама!
-Косы обрежу! – воет мать, пытаясь достать хворостиной ставшую вдруг такую непослушную и словно бы чужую дочь.
-У самой ножницы найдутся! – Маришка отталкивает руку матери, ловко подныривает под другой и прочь со двора. Бежит прочь, волосы развеваются, ленты ветер треплет, а в ленточках цветок до боли знакомый…красненький. Все равно пойдет Маришка как стемнеет к Коциту.
***
У Катерины тихий нрав. Она сидит дома вечерами, лишь с тихой завистью смотрит на проходящих под ее окнами стайки парней и девушек. Ей и хочется с ними, и умом она понимает опасность такого замысла. Радость отца и матери, робкая, но досадующая на свою робость…
Тянутся её тихие дни, отдаляется она от весёлых стаек, не находя в себе сил прибиться к их веселью и ослушаться материнского да отцовского наказа.
Отредактировано: 21.10.2021