Кладбище гусениц

Кладбище гусениц

Сегодня я, наконец, покажу Лизе музей своего детства. Мы зашли в закрытый дворик корпусов со стороны оживленной дороги. Слева был дом, в котором я вырос, справа ― детская площадка, вся в иссушенных маем лужах. Вид девушки здесь вызывал диссонанс: она выглядела, как инородный объект взрослой жизни в мире детства, как настоящий молоток в игрушечном наборе строителя.

В воздухе стоял запах нагретой земли, витало ощущение брошенности. Некогда оживленный квартал Петербурга выглядел, как город из вестерна: пыль, яркое солнце и пустота, запечатывающая все цвета. Она приглушала зелень деревьев, травы вокруг детской площадки, даже грибка над песочницей. Казалось, его покрасили только вчера ― он выглядел совсем новым, как десять лет назад. Но именно казалось, что-то было не так.

― Смотри, Лиза, почему вокруг так... ― я покрутил кистью, пытаясь подобрать слово, ― Так тускло. Сейчас же день, а двор выглядит, будто на него сепию наложили.

Лиза осматривалась несколько секунд, удивленно сдвинув брови. Пожав плечами, она равнодушно заметила:

― Ничего особенного, улица, как улица.

― Да ты посмотри внимательнее! ― не уставал я.

Она повернула ко мне обеспокоенное лицо.

― Не пугай ты так, ― она обхватила мою шею,  ― мы только пришли. А вообще, дети ведь видят мир ярче. Может, у тебя меланхолия? Как раз в фильмах и играх ее показывают, накладывая сепию. ― предложила она со скромной ухмылкой.

Я смерил её скептическим взглядом и демонстративно неторопливо отодвинул от себя.

― Тоже мне, знаток поп-культуры. ― сказал я, подставляя ей локоть.

Она хихикнула и схватилась за меня. Мы продолжили идти вдоль дома моего детства. Давно я не был тут, в последний раз ― лет десять назад. И столько же мне тогда было. 

Хотелось передать ей свой квартал, каким я его помнил. Действительно, показать детским видением. Но как это сделать, когда Лиза видит совсем не так, а я ― только различаю контраст между кварталом сейчас и в памяти? Мои мысли прервал первый экспонат, выглянувший из-за угла дома.

― О, видишь? Это наш теплоэлектроцентраль! ― я с гордым видом, будто возвел сам, указал ей на трубу, метрах в ста от нас, ― Он прямо через дорогу, за забором.

― Ого, так близко! ― Лиза остановилась и несколько секунд ползла глазами вверх по трубе.

Она устремлялась высоко, похожая на колонну для целого неба с такой близи, но ни в какое сравнение не шла с тем, какой я её помнил. Улыбка незаметно сползла с лица, я глазел на нее, как на что-то совсем новое, вернувшись к мысли, от которой был оторван.

― Точно, я видела её, когда мы подъезжали. ― я дернул головой, вырванный из задумчивости, ― Чего сразу не сказал? 

― А, ну… Ну, не знаю, может, потому, что сам помню её именно с этого ракурса? ― мы всё разглядывали трубу, когда я продолжил, ― Подойдем поближе? ― шагнув вперед, я поманил её за собой.

― Кстати, ― она подбежала ко мне и вцепилась в руку, ― а ты когда нибудь пробирался на территорию? Вы, мальчики, любите такое! ― в её глазах прямо полыхал интерес.

― Ну, ― протянул я, отвернув голову, будто обжегся, ― вообще-то нет. 

― Блин, ― погасла она, ― а почему? Это же так интересно!

Мы зашли за дом, нам открылся вид на забор, на другой стороне узкой улицы, метрах в двадцати.

― Я не знаю, в голову не приходило. ― я пожал плечами, изучая каменный забор, ― Мне вообще мама до десяти лет запрещала уходить из квартала, думала, не смогу сам перейти улицу по зебре. А ТЭЦ-то через дорогу.

Она застыла, не моргая. Я смотрел на неё, не зная чего ожидать. Неожиданно, она разошлась заразительным звонким смехом, окутавшим весь двор, отчего даже день стал ярче. Я стоял в бессильном возмущении, но ничего не мог поделать ― только улыбнулся сам.

Наконец, утерев выступившие от смеха слезы, еще сбиваясь на одышку и запинаясь, она ответила:

― Прости-прости, просто это так мило, про маму. Ты же у меня такой брутальный. ― я усмехнулся, она чуть отдышалась, ― Тем более, тут такая дорога опасная, целый Невский проспект!

Она чмокнула меня в щеку. 

― Чудак ты.

Я повернулся к ней. Солнце играло на уголках мокрых глаз, вырисовывая веселые морщинки вокруг них, проходило насквозь её русое каре, оставляя часть сияния внутри волос. Я и правда чудак, что обижался на эту ехидную лампочку. Я посмеялся и чмокнул её в ответ. В голове снова прозвучал её вопрос. Мне было нечего ответить.

Я посмотрел на заколоченные изнутри окна второго этажа, на дерево под моей комнатой, на водосточную трубу у кухни, по которой я вечно устраивал побеги с домашних наказаний. Теперь это были просто окна, просто дерево и просто труба. Как и та, побольше, за спиной. Я отвернулся и побрёл вглубь корпусов, прочь от этого трупа.

С каждым шагом квартал всё больше походил на город-призрак. Идти было жутковато. Огромная тишина, густая тень от домов и горячий затхлый воздух. Дома штампованные: пятиэтажки, умирающего желтого цвета с заколоченными окнами. Только кое-где, на уровне первого этажа, зияли темные проемы. Не хотелось думать, кто и зачем оставил их после себя. Похоже, так выглядело бы кладбище, перевернутое вверх дном.

Одному было невыносимо. Такое бывает, когда идешь ночью и вдруг слышишь пьяные крики за спиной ― настороженность и безоружность. 

Мы шагали, озираясь, крепко вцепившись друг в друга, когда из-за дома показался следующий экспонат. Я будто набрел на кулер в пустыне ― первое облегчение накрыло изумлением, ведь я не сразу его узнал.

― Смотри! ― протянул я, громко даже для себя, и указал на него рукой.

Не ослабляя хватку, она метнула взгляд в ту сторону.

― Еще один жуткий дом. ― шепнула она.

Я закатил глаза и фыркнул.

― Но-но-но, это ― Разлом! ― я смотрел на него с трепетом, ― Зацени какой прикольный!

Я ускорил шаг. Она перепуганно засеменила вслед, не отпуская мою руку. 

Обвалившееся желтое кирпичное здание напоминало “Наполеон”. Разлом уже выглядел так, когда родители сюда только переехали, лет тридцать назад. Никто не знал точно, чем он был, школой, больницей или детским садом. Здание было огорожено металлическим забором, каким окружают стройки ― единственная огороженная заброшка из десятков кругом ― и вот его мы постоянно перелазили. Теперь Разлом терялся, издали похожий на любой другой дом. Не будь забора, я бы прошел мимо.