Клюв из нержавеющей стали

Клюв из нержавеющей стали

Сбив плевком с подсолнуха недовольно зажужжавшего шмеля, я шагнул с крыльца на поросшую мягкой люцерной лужайку. Поднял голову и зажмурился, подставив подбородок, заросший недельной щетиной, ласковому летнему солнышку.

Чирикали воробьи, хватая на лету зазевавшихся комаров, стрекотали кузнечики в поиске любви, и сладкой музыкой для моего израненного сердца негромко кудахтали мои хохлатки. С год назад, решив окончательно отойти от дел, я прикупил небольшую ферму недалеко от Города. Всю жизнь мечтал о такой идиллии. Коровки мычат на лугу, роняя тёплые лепёшки, розовощекие селяночки плетут веночки из колокольчиков и водят хороводы, по ночам прыгая через костёр, а тонкий пастушок в картузе наигрывает им на свирели "Утро" из Пера Гюнта.

Кр-р-расота, пасторальщина. Не то, что вся моя жизнь до этого. Полтора десятка лет крови, километры вывалившихся кишок, трупы, пороховая гарь, вонь застарелых портянок и страха.

Вы угадали, я солдат. Точнее, офицер. Еще точнее – теперь уже бывший. Бывший командир Особого отряда ударно-штурмового батальона войск специального назначения Третьей Армии Объединенной Конфедерации майор Джон Р. ДиГриз.

"Р" означает "Рембо". Мой родитель №2, старый хрен, обожал древнюю французскую поэзию, чтоб ему в аду черти дровишек подкинули.

Много где повоевать пришлось. Мы продирались сквозь непроходимые джунгли Апохерейона-5, гнили заживо в кислотных болотах Писюндры, подыхали от жажды в пустынях Сахариуса. На Ферзионе-17 я потерял ногу, полгода отращивал ее в госпиталях и решил – хватит. Хватит убивать во славу Империи. Я подал в отставку, вернулся на Терру и не успел сдать документы в Государственную Канцелярию, как тут нас всех и хлопнуло.

Ну да про Хлопок, который так прозвали яйцеголовые, вы все в курсе, чего рассказывать. Как Зоны появились, как из них зараза эта полезла, сколько народу померло, сейчас это все знают. Вот и смекнул я, что война-то настоящая, она только сейчас и начинается. Сколотил команду из камрадов проверенных, и начали мы по Зонам этим лазить, тварей отстреливать и таскать оттуда всякое и сбывать перекупам. Как говорил камрад из старой Сибири, "khabar tyrit’". Что это означает, он и сам не знал, говорил – старые, мол, слова, бачка Джон. Тайные. Жаль, нет больше Абулымбека, кончился черноглазый русич. Сожрала его Зона и не отрыгнула, даже косточек не оставила.

И там навоевался я до кровавых соплей, до блевоты. И твердо решил – теперь точно хватит. Так эту ферму и прикупил. Коз завел. Потом кроликов. Нравится мне их задор размноженческий. А год назад Сидорович, старый барыга, присоветовал – купи, мол, курочек у меня, времена нонче нехорошие. Не пожалеешь. И на ухо мне пошептал кое-что. Ну я и разорился немного, Сидорович плохого не посоветует. С тех пор мою ферму почему-то все лихие людишки десятой дорогой обходят.

Вот, стою, грею старые кости на солнышке, слушаю, как хохлатки мои кудахчут, червячков выколупывая. И так мне хорошо от этого стало, что чуть не забыл, зачем я из дома-то вышел, да верный "стонер" крупнокалиберный прихватил.

А дело вот в чем. Вчера Елена, подруга моя, из Города сама не своя приехала. Говорит, сдавала яйца и молоко на рынке, а тут нагрянул бугор тамошний, дань с рыночных собирать. Обторчанный, как всегда, рожа красная, с кривого рта слюна капает. Увидел Леночку мою и к ней сразу, бумаги смотреть. Мол, кто такая, красотка, почему не знаю? И давай на сиськи её пялиться да руки протягивать. А пялиться там есть на что, поверьте, у старого Джона Р. ДиГриза вкус в этом плане отменный, умею я подруг себе выбирать.

Ну и съездила моя Ленка ему по сусалам, чтобы клешни не протягивал. А ему смех один, люблю, говорит, дерзких. А потом ухмылочку гнусную убрал и спокойно так сказал, как плюнул: “ты, говорит, завтра пожалеешь об этом, не будь я Кривой Джим. Выкуплю тебя у деревенщины твоей вонючей и за оплеуху свою в зиндане сидеть будешь. Пока дурь не выйдет.” Развернулся, пнул ногой лоток с яйцами, да и пошел, бросив через кожаное плечо — жди, мол, завтра. Да пожри с утра, в зиндане с этим плохо.

Вот и прилетела Леночка с Города взъерошенная, что мои хохлатки. Уезжать, мол, надо, Кривой Джим слов на ветер не бросает, не выстоять нам против бугра и торпед его.

Поняли? “НАМ не выстоять!” Правильная у меня подруга. Но тут уж я сказал, что говорить за непонятки с этим говнюком моё дело, а её — с утра коз на заимку отогнать и сидеть там как мышь, пока я за ней не приеду на квадрике. А раз Джон Р. ДиГриз сказал, значит, так тому и быть. Вздохнула Ленка, но промолчала. Правильная, говорю же.

Вот сегодня с утра я один на ферме и остался, Кривого Джима поджидать. Ну как один, хохлатки мои кудахчут да “стонер” калибра 11,43 под рукой. Но я-то знаю, что до него не дойдет дело. Справлюсь без старого товарища, не в первый раз.

Свернул, значит, я самокрутку, и присел на лавочку подымить, ноги вытянул. Пригрелся на солнышке. И только подремывать стал, как на въезде сигналка сработала, растяжки предупредительные там у меня стоят. Пожаловали гости, значит. Ну-ну, поглядим на вас.

Из-за опушки, плюясь клубами плохой соляры, вынырнул черный заниженный «Шарк». Из опущенных окон рвал окрестности модный шлягер “Кольщик, проколи ты мне пупок!” и торчали два ствола видавших виды калашниковых. “Несерьезные ребятки”, оценил я и подкурил потухшую было самокрутку.

Заскрипев тормозами, джип поднял кучу пыли и стопорнулся ярдах в десяти. Музыка утихла и из-за пассажирской двери вылез здоровенный негрила. Амерокитаец, как сейчас говорят городские умники. Вперив в меня угрожающий взгляд, черномазый ткнул перед собой толстым, как сарделька, пальцем с огромным перстнем.

— Метнулся мухой сюда, старикашка, с тобой Кривой Джим базарить желает!

Я затянулся ароматным “Боркум Риффом” и молча выпустил дым в сторону негрилы, смотря тому в переносицу. Отличный прием, кстати, вроде и в глаза смотришь, а визави твой взгляд не может поймать. Попробуйте как-нибудь, только не переборщите. Неприятная штука.